[vitanga]

Половина текста, первая часть из..?
Это первое предупреждение:-)

Поскольку меня опять засылают в командировку на несколько месяцев, где просто негде писать, то размещу недописанное из того, что хотя бы немного правленное Простите Надеюсь, то, что он болтается тут и хоть кем-то прочитан, заставит мою совесть и музу взяться за вторую часть после командировки.
Очень жаль, он бодро писался

Ну и, собственно, остальные предупреждения.
Как всегда, миди перерастает в макси. Уже куча страниц, а до дела и близко ничего не дошло ни у кого.
Очень банально. Я не умею писать ничего кроме бытовухи, на остальном моя фантазия буксует.
В общем, читать советую только тем, кто ну совсем Флинтвуд любит, остальным будет скучно чертовски. Честно предупреждаю, претензии не принимаю:-)
Хотя принимаю, конечно.

И огромное предупреждение - Фред жив.
И... кажется, все.

Comments

[vitanga]

Глава 1

Апрель в этом году выдался необычайно жарким, напрочь наплевав на мольбы о дожде замученных удушливым зноем людей. Жирные мухи лениво перебирали своими крошечными лапками, ползая по мутному, серому от пыли стеклу, за которым виднелся совсем заброшенный газон. Еще совсем молодая, но уже подпаленная солнцем трава понуро склонилась к земле, и даже беспорядочно понатыканные розовые цветы не делали картинку за окном веселее.
Оливер украдкой вытер каплю пота, скатившуюся по виску, отвернулся от окна и попытался сосредоточиться.
– Год назад полностью поменяна кровля, – бесперебойно верещала миссис Патерсон, вновь теребя сережку. Судя по тому, как она разворачивала при этом руку с обручальным кольцом к слушателям, обращение «миссис» было для нее чем–то новым и долгожданным. – Вся мебель в отличном состоянии, остается вам. Поверьте, дома лучше, чем этот, не сыскать во всей округе. И еще… – Она округлила глаза, словно собралась поделиться величайшим секретом, и зашептала: – Всего сорок минут езды до Лондона, тишина и великолепные соседи! Обычно после воскресной службы все жители Миклхема…
– А камин? – перебил Оливер, наплевав на вежливость. Жара проникала даже в голову, насильно склоняя ее к груди. – Он в рабочем состоянии?
– Разумеется, мистер Вуд, все в лучшем виде. Трубочист приходит дважды в год, в марте и сентябре, но вы можете обратиться к нему в любое время: мистер Ньюфолк живет за два дома по левую руку. А теперь, если вы последуете за мной в сад, я покажу вам главную гордость этого дома!
Она приглашающе махнула рукой и первой двинулась к выходу. Брук ступила следом, но заметив, что Оливер так и остался на месте, недоуменно подняла брови.
– Ты иди, – шепнул Вуд. – Я сейчас… вернусь на минуту к камину.
– Камин? А… Поторопись, – Брук кивнула, умело спрятав под улыбкой неодобрение, и вышла во двор.
Оливер направился в гостиную, раскрашенную неброскими, спокойными бежевыми тонами, напоминающей о такой же деревушке за дверью: сонной и неброской, лениво живущей своей мирной жизнью на краю леса. На стене одиноко и криво висела картина с тщательно нарисованным штормовым морем, но даже шторм казался в такой обстановке чем–то унылым и тихим, не способным справиться даже с крошечной лодкой. Близнецы обязательно прикатили бы сюда бочку с яркой краской и, не стесняясь, залили бы каждый уголок, пытаясь привнести в этот дом хоть немного жизни.
Оливер легко улыбнулся и провел рукой по камину, гладя серые, нешлифованные камни кривой кладки.
Огромный, полукруглый, словно украденный из прошлого века, камин мгновенно напомнил о Хогвартсе, перенося в те времена, когда все было просто и понятно. Его явно пытались облицевать мрамором – возле стены остались маленькие, почти незаметные для невнимательного глаза кусочки, – но эта идея была столь же нелепой, как если бы иному сумасшедшему пришла в голову мысль перекрасить гостиную Гриффиндора в зеленый цвет. Оливер влез вовнутрь, в мечтах заполняя форму для подключения к общей Сети, выпрямился в полный рост, задрал голову наверх, разглядывая далекий кусок голубого неба, и отчетливо понял, что влюбился в этот дом.
Входная дверь хлопнула; Оливер, очнувшись, выбрался наружу и поспешил присоединиться к жене и продолжающей нахваливать жилище миссис Патерсон.
– Подведена сеть, – неожиданно сказала она, и Вуд удивленно моргнул. – Вам достаточно только позвонить провайдеру и оформить пакет на себя, никаких забот. Что касается телефона…
Оливер выдохнул и закивал как болванчик, соглашаясь с каждым последующим словом, хотя значения их были понятны только Брук. Было бы забавно сейчас с непроницаемым лицом поинтересоваться, водятся ли в саду садовые гномы, и посмотреть, как миссис Патерсон будет откашливаться и судорожно рыться в своих бумажках, выискивая ответ на такой простой вопрос.
Конечно, нет. Ни один уважающий себя гном не обоснуется в таком заброшенном месте.
– Откуда тут такой камин? – спросил Оливер вместо этого. – Он гораздо старше дома.
– Остался от прошлого здания, – охотно пояснила миссис Патерсон с неожиданным воодушевлением. – Много лет назад, еще до войны, тут была таверна, гордость Миклхема, но она сгорела при невыясненных обстоятельствах за несколько часов. Полыхала, говорят, так, что пламя виднелось даже в Уэстумбле. Никто не погиб! – торопливо добавила она, увидев выражение лица Брук. – Но средств в то время на восстановление не было, и если бы вы приехали сюда еще хотя бы десять лет назад, обнаружили бы чистое поле со стоящим посреди камином. Детьми мы обожали залезать в него и представлять, как… – она осеклась и махнула рукой. – Простите, я увлеклась. Изначально дом строился для миссис Норкинс, правнучки хозяина таверны, и в память она решила оставить камин на месте. Но пожить здесь ей так и не удалось – годы, понимаете ли, ей в ту пору было уже далеко за восемьдесят, – а новые хозяева менялись так часто, что… Ох…
Брук напряглась и с волнением подалась вперед.
– Менялись? Почему?
– Такое время, – улыбнулась миссис Патерсон, но ее глаза забегали по Оливеру, словно ища поддержки. – Все стремятся уехать в большой город, не понимая истинной ценности сельской жизни. Но вы не будете скучать, миссис Вуд: молодые семьи пусть нечасто, но все же переезжают в наш городок.
Городок. Слишком оптимистично.
Они замолчали; Брук прошла на кухню, нажимая ногой на каждую половицу, открыла и закрыла каждый шкафчик, пощелкала кнопками на плите. Оливер заскучал, наблюдая за ее манипуляциями, вышел во двор, облокотился на резные перила, огораживающие террасу от лужайки перед домом, вдохнул глоток удушливого воздуха и огляделся.
Дом по левую руку не представлял собой ничего интересного: обычное коричневое здание с большими, распахнутыми настежь окнами, низкой крышей и кокетливой лепниной вокруг двери. Со второго этажа доносились звуки негромкой музыки, неотчетливо, обрывисто, словно хозяин комнаты никак не мог определиться с подходящей мелодией. Возле крыльца стояли три потрепанные фигуры аистов, вцепившиеся в круглую клумбу, играющую роль гнезда, своими длинными ногами; некогда черные оперения их крыльев совсем облупились от времени, рождая, скорее, чувство жалости к ним, нежели желание полюбоваться красотой.
Оливер повернул голову в другую сторону, щурясь от слепящего солнца, и оцепенел от неожиданности.
Там, где по приезду совершенно точно виднелся невысокий домик, окруженный кустами аккуратно подстриженной сирени и ничем не отличавшийся от десятка таких же домов в округе, теперь возвышался только деревянный сучковатый забор ростом с полтора человека, совершенно цельный, не пропускающий ни единого луча света. На самом верху забора восседала черная кошка, разглядывающая сейчас Оливера с не меньшим удивлением, чем Оливер разглядывал ее.
Вуд с силой провел руками по лицу и вновь посмотрел вправо.
Сирень вернулась на место, неподвижная в полном безветрии. Оливер приложил ладонь к собственному лбу, зажмурился, досчитал до трех и открыл глаза.
Сирень никуда не делась.
Впрочем, с такой жарой немудрено было увидеть и гиппогрифа, летящего на Хагриде, и Вуд, подумав и успокоившись, обернулся на звук шагов.
– Что думаешь? – спросила Брук, выходя из дома. Она сдула налипшую челку со лба и оперлась на перила рядом. – Недорого по сравнению с остальными, но такая глушь, Боже мой! Хотя спальня на втором этаже мне понравилась, а если из гостиной убрать этот кошмарный камин и сделать что–нибудь более приличное, то там станет очень просторно. Не знаю… Тот красный домик в Эденбридже мне тоже понравился. Оливер?
– Ужасная глушь, – согласился Оливер. – А что за главная гордость, что она тебе показала?
Брук пожала плечами.
– Глупости. Там детская площадка – кольца для баскетбола, домик на дереве – все как обычно. Разве молодожены могут думать о чем–то кроме детей?
– Кольца?
– Для баскетбола, – с нажимом повторила Брук. – Это игра такая, на твердой земле. Оливер, будь серьезнее!
– Я за дом в Эденбридже, – не раздумывая, сказал Вуд, с преувеличенным вниманием разглядывая носки своих ботинок. – Три спальни – будет, куда приглашать близнецов и Анджелину. И мне показалось, что в одном из сараев в доме по соседству стоял Нимбус. Не уверен, конечно, но возможно, нам повезет жить рядом с магами.
Брук почти незаметно поджала губы, и совесть на этот раз промолчала: огромный камин стоил маленького вранья. Иногда казалось, что Брук приписывает магии все ужасы суетного мира: за последние месяцы любая заметка об авариях сопровождалась пытливым взглядом, словно волшебный мир окружал дороги невидимым коконом, делающим их более скользкими и небезопасными.
Не стоило рассказывать ей о войне.
– Но и тут отлично, – наконец сказала Брук. – Маклер говорит, что соседей справа никто не встречал – то ли они тут вообще не живут, то ли являются так редко, что ни с кем не пересекаются. Тем тише и спокойнее. Да и вторая спальня тоже неплоха, можно перекрасить ее в нежно–голубой и добавить пару зеркал.
Она продолжала уговаривать саму себя, но Оливер уже не слушал: эта битва была выиграна. На соседнем участке послышался знакомый короткий звук, и после непродолжительной паузы – еще один, длиннее; Вуд украдкой вгляделся в лицо Брук, но оно осталось совершенно бесстрастным: жене было все равно, что в пустом воздухе почти над самой ее головой мяукает кошка, и мяукает довольно издевательски.
Вопрос был в том, могла ли слышать Брук ее вообще.

[vitanga]

********

– И за это я получаю всего лишь один галлеон! Один галлеон в месяц – это насмешка над моим домом и моей семьей! Что я могу сделать за один галлеон, скажите мне, мистер важный заместитель Министра, протирающий свои новехонькие штаны в…
– Успокойтесь, – устало перебил Перси. – Правила для всех одни: если ваш дом пострадал в результате несанкцио… ошибочного нападения авроров, вы получаете один галлеон в месяц, которого вполне хватит…
– У тебя один карман на твоих протертых штанах стоит галлеон, а ты предлагаешь мне за эти деньги починить крышу, привести в порядок три помещения, полностью восстановить окна – и при этом еще и снимать жилье до окончания ремонта?! Ты, который…
Оливер вздохнул и попытался углубиться в чтение бумаг. Миссис, имени которой он даже не постарался запомнить, была не первой и далеко не последней за день и за месяцы, кто кричал о своей тяжкой доле. Они приходили семьями, швырялись сумками, любыми легкими и тяжелыми предметами и просили, просили, просили, словно Перси единолично распоряжался всеми финансами Аврората и Министерства, не имея на деле никакого на них влияния. Впрочем, эту женщину Оливер понимал: вряд ли бы нашелся хоть один маг, которому после нападения на собственный дом и почти полного его разрушения хватило бы простого извинения.
– Остался только мистер Вильям Бигг в пять часов, – сказал Вуд, когда миссис гордо удалилась, выпросив невнятное обещание о пересмотре ее пособия. – И на сегодня все.
– Что с ним?
Оливер провел пальцем по листу блокнота, ища нужные строчки. В голове раздался первый тревожный стук, за которым неизменно следовала нарастающая тупая боль.
– Второй год ходатайствует о бесплатном защитнике, но везде получает отказ.
Перси стянул очки и потер переносицу большим и указательным пальцами.
– Почему отказывают?
– Потому что, кажется, он сам на кого–то напал, а теперь хочет его засудить за оказание сопротивления… Я уйду сегодня пораньше, – напомнил Вуд, закрывая блокнот и поднимаясь со стула. Пятая точка затекла, и он недовольно закряхтел. – Мы заказали машину, к четырем подъедут грузчики. Переезд, сам понимаешь.
– С грузчиками? – изумленно уточнил Уизли. – Ты забыл заклинание для уменьшения?.. А.
– Брук, – спокойно подтвердил Оливер. – Она и слышать не желает, что всю квартиру можно унести в одной сумке. Ну так я пойду?
Перси кивнул.
– Завтра жду тебя на пятнадцать минут раньше, обсудим рациональность решения о назначении Джона на должность младшего секретаря. И если будет возможность, загляни к дежурному в отдел Транспорта, мне должны были передать туда пакет из отдела… Алохомора.
– Нет такого отдела, – растерянно отозвался Оливер. Ключ в секретере в очередной раз заело, и Вуд вспомнил, что еще вчера клятвенно обещал себе смазать его маслом. – Есть отдел Игр и Спорта, есть…
– Алохомора, – чуть громче повторил Перси. – Заклинание для открытия замков, Олли.
Оливер досадливо поморщился, поднажал на ключ, чувствуя на спине испытующий и пронизывающий взгляд, открыл секретер, убрал блокнот на полку и поспешил к выходу, стараясь не встречаться с Перси глазами.


*****

Образцовый дом образцовой семьи – так решил бы каждый прохожий, с завистью разглядывая ухоженный газон и аккуратные дорожки, разбегающиеся в четыре стороны. Брук за небольшое время совершила невозможное, превратив мертвые камни в уютное жилье к восторгу всех немногочисленных соседей, поспешивших выразить свое почтение и запихнуть любопытный нос в обновленную гостиную, перекрашенную спальню, да и вообще в любой доступный для гостей угол.
И Оливер без труда согласился бы с их восторгами, если бы не одно «но».
Мешал забор.
Мешал он нерегулярно, появляясь в разное время дня всего на несколько секунд, а Брук его и подавно не видела, хотя Оливер поначалу подозревал, что она в свойственной ей манере отрицает очевидное, связанное с магией. Однако когда Брук украдкой сорвала лист с чужой сирени, протянув руку прямо сквозь деревянные доски, Оливеру ничего не осталось, как увериться в обратном.
Его можно было не замечать; отворачиваться несколько раз в неделю, делая вид, что что–то попало в глаз, уходить в дом или просто смотреть рассеянным взглядом в пространство, но Вуд, в очередной раз поймав себя на мысли, что уже с полчаса вновь разглядывает гребанную сирень, зажмурился и тихо ругнулся.
Забор притягивал взгляд, даже когда превращался в невысокую ограду вокруг пустого дома, манил узнать и понять, что скрывается за грубыми досками. Даже если там был луг без единого дерева, даже если там не было ничего, что имело бы хоть какое–то значение – заглянуть казалось чрезвычайно важным, хотя зачем – Оливер и сам не знал.
– Это еще что?
Голос донесся словно из тумана; задумавшийся и задремавший в лежаке под утренним солнцем Оливер с трудом вынырнул из сна и проследил за взглядом жены.
Возле самого порога, на безупречном еще вчера газоне нагло и неуместно торчали пучки огромных листьев, чем–то похожих на лопухи, вдоволь раскиданные вдоль деревенской главной дороги. Брук нахмурилась, что не предвещало для лопухов ничего хорошего, поднялась с соседнего кресла и обошла листья вокруг.
– Как они могли вырасти такими за одну ночь? – недоуменно пробормотала она и присела на корточки, ощупывая землю. – Оливер, ты их посадил?
Вуд не отозвался; впрочем, Брук и сама уже поняла нелепость своего предположения и ответила сама себе:
– Ну конечно не ты… Но всего за одну ночь! Это просто волшебство ка…
Она подавилась собственными словами, поднялась и скрестила руки на груди.
– Прекрати, – попросил Оливер. – Кому это нужно? Точно не мне. Может, это какой–то быстрорастущий сорт сорняков.
Взгляд Брук смягчился; она подумала, кивнула и ушла в дом, откуда вернулась через минуту, неся две пары желтых садовых перчаток.
– Помоги мне, – попросила она, вновь садясь на землю. – Я подкопаю, а ты тащи.
Солнце разморило; Оливер с неохотой поднялся, ступил на два шага вперед и привычным движением перехватил полетевшие в его сторону перчатки. Листья разносили по двору едва уловимый, смутно знакомый запах; они закачались и зашелестели от ветра, и Оливер, с трудом натягивая перчатки на взмокшие от жары ладони, даже не сразу понял, что было не так, а поняв, настороженно прищурился.
Ветра не было.
– Давай, чего ты там застыл? – поторопила Брук, выкопав уже приличную ямку возле корней. – Перчатки малы?
– Отойди от них, – приказал Вуд, вспоминая, наконец, вонючие теплицы профессора Стебль. – Не трогай их, Брук, я потом сам…
– Что за глупости!
Она рассержено обхватила листья и со всех сил потянула их на себя; Оливер рванул вперед, но не успел – по всей округе раскатился такой пронзительный плач, что собаки во дворах протяжно и испуганно завыли и где–то сработала сигнализация на машине. Брук заорала; она отшвырнула листья далеко от себя и упала назад, с ужасом уставившись на уродливое, грязное личико мандрагоры с искривленным ртом.
Оливер зажал уши ладонями, носком ботинка отправил растение назад в яму, торопливо присыпал раскиданной повсюду землей и попрыгал сверху, приминая образовавшийся холмик.
Наступила тишина. После воя она казалась такой звонкой, что Вуд прокашлялся, пытаясь убедиться, что он не оглох, и посмотрел на побелевшее лицо жены.
Она заплакала, скорее, даже завыла.
– Это был младенец? Это был младенец! Выкопай его… выкопай!!! Пожалуйста!!!
Брук дернулась к яме, рыдая в голос; Вуд перехватил ее за плечи, мягко потянул на себя и быстро сказал:
– Это растение, слышишь? Просто магическое растение, мандрагора… Тебе показалось, оно только немного похоже на младенца… Ты слышишь меня?
Она не ответила, продолжая рваться к яме; Вуд поднял ее на руки и понес в дом, слушая испуганные крики выскочивших из своих домов жителей деревни.

[vitanga]

*****
– Вчера приезжал отец, – поведал Перси. Выглядел он неважно, синие круги под глазами выдавали бессонную ночь. – Ничего не рассказывает, но просто светится от радости. Мать говорит, что он уже полгода продвигает какое–то изобретение, и вроде бы как совет его поддерживает.
– Не сильно тебя это радует, – осторожно заметил Оливер. – Почему?
Из распахнутого настежь окна наконец–то повеяло свежестью; ветер взметнул на столе Перси бумаги, и он торопливо прихлопнул их ладонью.
– Матери нужно отдохнуть, – сказал он через такой промежуток времени, что Оливер уже успел подзабыть о вопросе. – Фред и Джордж выбили им портал на море и заказали гостиницу, но отец так увлечен своим изобретением, что не замечает… Она состарилась, Олли, – с такой тоской сказал Уизли, что Вуд оторвался от беглого просмотра документов и поднял голову: Перси редко бывал откровенен, а уж о своих чувствах к семье и вовсе старался не заикаться. – Все время возится с Тедди, присылает мне каждый день завтрак, словно я сам не могу себе приготовить, да и Джордж уже сто раз ей говорил, что вполне может обедать в ресторанах – он и Фред многое могут себе теперь позволить. Иногда кажется, что она боится показаться ненужной, знаешь, словно мы…
В дверь постучали. Перси мгновенно замолк, прокашлялся и произнес обычным властным голосом:
– Войдите!
И пока он расписывался за принесенный пакет, Оливер попытался вспомнить всегда добродушную миссис Уизли. Когда он видел ее в последний раз… А когда он видел ее в последний раз? Во время войны, когда Орден Феникса вваливался к ней в полном молодежном составе, у нее всегда был горячий суп на столе и утешительное слово для каждого. Грязные, замерзшие, голодные, поедая суп, они клялись, что будут собираться после войны каждый месяц, отмечая победу.
А на прошлый день Рождения Оливер передал ей открытку и слова поздравления через Перси.
– Я бы хотел познакомить миссис Уизли с Брук, – когда ушел курьер, сказал Оливер, ужасаясь собственным словам: Брук будет в шоке от Норы, от калитки до чердака пронизанной магией. – Могли бы собраться в субботу, если твои родители будут не против.
Перси подумал и согласно качнул головой.
– Мама точно будет рада. Я напишу ей и близнецам.
Оливер кивнул и вновь уставился в бумаги. Пожалуй, больше Норы Брук будет в ужасе от близнецов на семейном обеде, а уж после беззаботной болтовни Анджелины и вовсе весь вечер будет ворчать по поводу и без: Анджелина по непонятной причине любила невзначай намекнуть на несколько свиданий, назначенных ей Оливером на седьмом курсе, отчего у Брук стремительно и надолго портилось настроение.
– Кстати, – вспомнил Оливер, уже успев пожалеть о собственном предложении, – что ты знаешь о мандрагорах?
Перси удивленно нахмурил лоб.
– Не уверен, что это кстати. Что именно тебя интересует?
– Сколько времени нужно, чтобы она разрослась до средних размеров, когда от ее плача еще не падаешь в обморок, но уже близок к этому?
Перси задумался; Оливер почти воочию видел, как перелистываются страницы его справочника в голове.
– Не менее нескольких месяцев, – наконец сказал он, и Оливер досадливо поморщился. – Помнишь, когда Джинни… Когда василиск напал на учеников, директор говорил, что через пару месяцев с ними все будет в порядке. А что?
– А если она за день появляется в твоем дворе?
– За день? – Перси недоверчиво фыркнул. – За день даже крошечного отростка не появится. Разве только ты ее сам не пересадишь или… – Он с подозрением прищурился. – Говорят, она быстро разрастается на месте казни, прямо под ногами казненного. Не знаю, сказки это или нет, но во всех книгах обязательно об этом упоминают. Олли, ты ничего не хочешь мне рассказать?
Оливер улыбнулся и перевел тему, не дожидаясь дальнейших расспросов.


*****

Вечер принес долгожданный дождь, а вместе с ним и прохладу. Во дворе постепенно темнело; Оливер натащил из подвала дров, растопил камин и уселся на диван, с удовольствием вытягивая ноги на пушистом ковре.
Впервые за полтора месяца появилось ощущение дома, настоящего, родного дома, совсем как в те редкие моменты, когда Оливер приезжал к родителям и ночевал в собственной комнате, сплошь обставленной знакомой до каждой царапины мебелью.
Вуд потянулся и взял бокал с вином со столика. Посудомоечная машина наконец замолчала; Брук еще некоторое время повозилась на кухне, затем все затихло; послышались шаги и жена вошла в гостиную.
– И все же отличный день, – довольно сказала она, стягивая домашнюю обувь. – Я забыла сказать главную новость: Шульц открывает новую контору в Амстердаме, так что его еще минимум несколько недель не будет в Лондоне.
Брук выключила верхний свет, села рядом на диване, прислонилась к подлокотнику спиной и положила ноги Оливеру на колени, отчего ее и так не слишком длинная юбка поползла вверх, обнажая стройные бедра.
– Увольняйся, – в очередной раз посоветовал Оливер, поглаживая пальцем хрупкую лодыжку. – Зачем тебе все это?
Брук недовольно повела плечами, приподнялась и выхватила бокал из рук Оливера.
– Я не успокоюсь, пока он не поймет, что сотрудника лучше меня ему не найти, – она одним глотком осушила бокал. – Пусть у меня и меньше всех опыта, но это не значит, что я хуже всех.
– Ты лучше всех, – подтвердил Оливер, скользя ладонью от лодыжки чуть выше. – Самая умная.
– Ну, не самая, конечно…
– Талантливая.
– Да!
– Самая красивая. – Рука влезла под тонкую ткань юбки и погладила внутреннюю сторону бедра. Брук громко вдохнула. – Они обязательно тебя оценят в один день.
– Оценят, – хрипло пробормотала Брук. Она отставила бокал на пол и села на колени рядом с Оливером. – Они еще пожалеют!
– Пожалеют, – согласился Вуд, отодвигая в сторону край шелковой блузки, запуская ладонь в тугой лифчик и поглаживая твердеющий сосок. – Ты им покажешь.
Брук нагнулась за поцелуем; ее юркий язык проник в рот, острые зубки прикусили губу Оливера, и он почувствовал, как натянулись брюки в паху и настойчиво потянуло внизу живота. Брук действительно была красивой; пожалуй, одной длине ее ног могла бы позавидовать добрая половина Лондона, а огромные карие глаза очаровывали любого, кто имел неосторожность в них заглянуть. Она приподнялась на коленях, позволяя ладони Оливера проникнуть под гладкий шелк трусиков; палец скользнул в узкое, горячее отверстие, и Брук задышала быстрее, начиная двигаться и самостоятельно насаживаясь на палец. Оливер поцеловал нежную кожу на ее шее и прибавил к пальцу еще один, убыстряя движения; Брук застонала, прогнулась в пояснице, запрокинула голову и оперлась руками назад, позволяя проникать пальцами так глубоко, насколько это было возможно. Вуд потянулся к собственной молнии на брюках, но Брук внезапно перехватила его руку и замерла, задержав дыхание.
– Ты чего? – удивился Оливер.
– Тс–с!
– Брук?
– Да помолчи ты! – зашипела она, накрыв его рот ладонью. – Послушай!
Она возвела глаза к потолку, недвусмысленно указывая на второй этаж; Оливер посидел с минуту, честно прислушиваясь, но кроме потрескиваний поленьев в камине, в доме не раздавалось ни единого звука.
– Ничего.
И словно в противовес его словам, на втором этаже, в спальне, раздался такой оглушительный грохот, словно из одного угла комнаты в другой перетаскивали громоздкий шкаф. Оливер отпихнул Брук к краю дивана и вскочил на ноги.
– Я вызову полицию, – сипло сказала Брук.
Оливер коротко кивнул и схватил с каминной подставки кочергу, радуясь хоть такому оружию. Лестница на второй этаж скрипела половицами, и как Оливер не пытался наступать на края ступенек, подняться бесшумно не удалось. Очевидно, вор – или кто бы там он не был – шаги услышал: в спальне что–то зашуршало, позвенело – и наступила мертвая, пугающая тишина.
– Пытается спрятаться, – испуганно прошептала Брук из–за плеча.
Вуд вздрогнул всем телом от неожиданности, за биением собственного сердца не расслышав, как она поднялась следом; впрочем, в спальне вновь послышались тихие звуки, и устраивать разборки стало поздно. Оливер одним движением распахнул дверь, ворвался в спальню и занес кочергу над головой.
И уставился в стеклянные глаза незнакомого привидения.
Брук охнула и почти бесшумно сползла по двери на пол.

[vitanga]

*****


Рон определенно подслушивал.
Оливер улыбнулся и понизил голос. Долговязый, на полголовы переросший близнецов Рон придвинулся со стулом чуть ближе, и если бы Оливер не наблюдал за ним последние десять минут, этого движения можно было бы даже не заметить. Вуд сделал мысленную отметку на половице и повернулся к заговорившему Джорджу.
– Ну и что? – недоуменно вопросил тот. – Она что, привидения никогда не видела?
– Представь себе.
– А, ну да.
Фред пожал плечами и проводил взглядом прошедшую через столовую Анджелину.
– У нас мандрагоры никогда сами по себе не вылезали. Нужно у мамы спросить.
– Не нужно, – возразил Оливер. – Вообще не нужно об этом никому рассказывать. Но я уверен, что это проделки тех, кто живет за забором. Странно, что на территории магглов… Рон, ты можешь присоединиться к нам, – громко сказал он, когда стул Рона определенно переехал еще на пол фута вперед, – если пообещаешь, что не будешь использовать информацию для очередного расследования.
Рон смущенно прокашлялся и перенес стул к дивану.
– Это может быть опасно, – серьезно сказал он, скрещивая руки на груди. – В следующий раз…
– У Рона все опасно, – насмешливо перебил Джордж. – Учеба на аврора вырабатывает у него суровый нрав. Вчера кто–то чихнул возле входа в наш магазин, так этот дурень палочку выхватил раньше, чем…
– Это может быть опасно! – чуть громче повторил Рон. Его уши заалели. – В следующий раз они могут подкинуть вам что–то такое...
– Пушистика, – вновь перебил Джордж. Кажется, его вся эта ситуация действительно забавляла. – Твоя жена боится пушистиков, кэп?
Вуд даже задумался, что страшнее: привидения или пушистики. Для него все было привычно и знакомо с детства; Брук болезненно реагировала даже на обычные бытовые заклинания миссис Уизли, а бегущий по земле комок пуха с круглыми глазами вполне мог стать причиной трехчасовых взрагиваний и оглядываний по сторонам.
– Не смешно, – сказал, наконец, он, хотя временами казалось с точностью наоборот. – Как проникнуть за появляющийся забор? Я однажды зашел к ним, стучал, заглянул в окно – но там все пусто, даже мебели нет.
Брук вошла в гостиную вслед за миссис Уизли, и, судя по взгляду, который она бросила на Оливера, по возвращению домой спокойного вечера не предстояло.
– Готово! – возвестила миссис Уизли, левитируя перед собой огромное блюдо чего–то одуряюще вкусно пахнущего. – Брук, ты не могла бы… Ой, нет, знаешь, садись лучше рядом с Гарри… Анджелина, расставь чашки, пожалуйста! Как мало места!..
– С удовольствием.
Анджелина взмахнула палочкой, и маленькие синие чашечки аккуратно приземлились рядом с разноцветными тарелками.
– Садитесь, садитесь! Флер, если ты немножко придвинешь свой стул к Биллу, то я вполне умещусь рядом с тобой… Фред, ты…
– Я спрошу на работе, – тихо пообещал Рон под общий гомон и шумную возню с рассаживаниями, – может быть, есть какие–то артефакты, способные помочь… Но к Гарри никто не может проникнуть, например, он всю возможную защиту установил, так что если там…
– Почему бы тебе просто не выломать в нем дыру? – спокойно спросил Фред. – Если хочешь, мы можем прийти и помочь. Когда он появляется?
– В том–то и дело, – сердито сказал Вуд. – Когда хочет. Иногда каждый день, один раз я видел его ночью, и, как назло, всегда не вовремя! Я же не могу поджидать его круглосуточно, а при появлении нестись через весь двор! У нас постоянно сидит кто–то из соседей: то трескучая Марвелл из соседнего двора заглянет, то ее муж, то печник, то трубочист, то мисс Грогг, то…
– Понятно, – Джордж быстро покивал, призывая продолжать.
– А, ну Брук с ними любит общаться, иногда часами во дворе гуляют. Так что вот.
За столом все уже расселись; Джордж встал с дивана и, косясь на Брук, поинтересовался:
– А разве она не собиралась навестить своих родителей в Бельгии в следующие выходные?
– С чего бы это? – удивился Вуд.
– Ей же скучно.
– Да, но мы совсем недавно у них были.
Фред тоскливо вздохнул и посмотрел как на умственно отсталого; Джордж безнадежно махнул рукой и спросил свистящим шепотом:
– Но все женщины обожают сюрпризы, кэп, и купить ей портал к родителям никогда не лишне, а?..

[vitanga]

*****

– Рейс задержали почти на три часа, – сказал Оливер. Он достал из холодильника тарелку с бутербродами и с удовольствием сжевал один из них. – Брук предупредила, что могут до утра отложить и нужно будет возвращаться домой. Жаль, не было совы, я бы вам послал письмо.
Сидящий прямо на кухонном столе Фред округлил глаза.
– Ты еще помнишь о совах?
– Даже метла такую погоду спокойно выдерживают, а железная бочка не может взлететь, – устало продолжил Оливер, оставив выпад без ответа: после Анджелины Фред был вторым любителем пройтись недобрым словом по избеганию использования Оливером магии. – Я чуть не опоздал на последний поезд, пришлось бы аппарировать… И давай без шуток! – предупредил он уже открывшего рот Фреда.
– Какие тут шутки, кэп… – серьезно согласился тот. – Ужасная, опаснейшая аппарация…
– Тебя просто необходимо пожалеть, – подхватил Джордж. – А пока ты чуть было не рискнул своей задницей, проносясь сквозь пространство, мы произвели разведку. У вашей старушки Портман из третьего дома удивительная устойчивость к Обливиэйту: мы трижды стирали ей память, а она все равно с подозрением спрашивала, не появились ли мы из воздуха… потому что на миг ей показалось…
– Ей не показалось, мы свалились прямо на ее газон, если его можно так назвать, – с легким сожалением подтвердил Фред догадку Оливера. – Ронни там приличную вмятину от своего тела оставил.
Джордж усмехнулся.
– Это новая тактика некоторых безмозглых авроров – аппарировать наполовину в землю, чтобы сразу зарыться полностью при опасности. Судя по его способностям к защитным заклинаниям, это единственный способ спастись.
Рон раздраженно крякнул, но близнецы уже перевели тему:
– А ее муж – занятный чудак, – со смешком сказал Фред. Он слез со стола и выглянул в окно, где практически непрекращающийся дождь размыл аккуратные тропинки, превратив газон в одно большое болото. Впрочем, в ночи все выглядело более–менее пристойно. – Варит зелья.
Оливер едва не промахнулся тарелкой мимо стола.
– Маг? Не знал, что у нас в городе есть другие маги.
– В городе? – подняв брови, переспросил Джордж, а Рон и Фред прыснули в унисон. – Приятель, если в деревне есть одна дорога шире колеи для телеги, это еще не делает ее городом.
Оливер нахмурился.
– Город, город, – торопливо сказал Фред, и хотя его голосу не хватало честности, Оливер промолчал. – А ваш занятный Портман никакой не маг, а маггловский сумасшедший. Вынес нам попробовать своего укрепляющего зелья, но судя по запашку, укреплять потом нужно будет желудок. Не знаю, из чего он их варит, но пробовать тебе искренне не советую.
– А забор?
Джордж недоуменно посмотрел на Фреда, Фред посмотрел на Джорджа, а Рон почесал висок.
– Забор? Ты о чем?
– Забор, – повторил Вуд, рисуя пальцем вертикальные линии. – Такая деревянная конструкция вокруг домов. Вы точно ничего не пили у мистера Портмана?
– Точно, забор, – изумленно протянул Фред. – А я все думаю, какого гиппогрифа мы сюда вообще приперлись, если Оливера даже дома не было.
Джордж развел руками и с удивлением признался:
– Мы забыли. Три дня обсуждали, как можно через него пройти, а стоило подойти к вашему дому – и словно мозг вышибло.
– Я же артефакты принес! – встрепенулся Рон и потряс сумкой, в которой что–то зазвенело и зашуршало. – Вчера у Кингсли полдня выпрашивал, он под расписку дал!
– Хорошая зашита, – с уважением сказал Джордж и встал рядом с братом у окна, разглядывая низкую изгородь соседнего дома. – Абигерус! То–то мне все время кажется, что я что–то не сделал, и появляется желание сбегать домой посмотреть... Но оно же действует только на магглов, разве нет?
– Усовершенствованная формула, – важно сказал Рон, чем–то неуловимо смахивая на Перси – Я слышал о таком: при некоторых обстоятельствах можно воздействовать на…
– Пойдем, – перебил Фред, первым направляясь к двери. – Я хочу туда попасть!
Джордж согласно кивнул и двинулся следом; Рон последовал за братьями, украдкой пощупав отделение для палочки.
На улице все так же хлестал дождь, и почти двухмесячная жара благополучно забылась: вокруг целыми днями слышались жалобы на плохую погоду и стенания о лужах по колено. Впрочем, сейчас жаловаться как раз не приходилось: тяжелые тучи затянули небо, не пропуская лунного света, и даже если в доме по соседству кто–то и был, вряд ли он смог бы разглядеть то, что творилось возле его забора.
– Ладно, – сказал Джордж, едва они вышли за порог, и протянул руку для прощания. – Было приятно повидаться, но мне правда пора домой. Ты не забывай, заглядывай к нам, мы всегда рады.
– Забор, – сказал Оливер. – Деревянный забор вокруг соседнего дома.
Рон вздохнул и вновь потряс сумку.
– Жуткая штука! – пожаловался он. – Ты лучше говори про него, пока мы дойдем, а то я могу аппарировать просто потому, что не всегда понимаю, зачем я тут.
– Я бы на твоем месте последил, – согласился Фред. – Мне начинает казаться, что я обещал Анджелине свидание сегодня вечером и уже почти на него опоздал. А ведь мы вчера разошлись!
Оливер остановился посреди двора и внимательно посмотрел на Фреда, но на его лице не отражалось ничего, кроме легкого недоумения.
– Разошлись?
– Точно.
И все.
Наверно, это нельзя было назвать странным и неожиданным: Фред никогда не уделял Анджелине достаточно внимания, даже после того, как она сутки напролет просиживала возле его кровати после финальной битвы, когда лучшие колдомедики Англии не могли с уверенностью сказать, что Фред выкарабкается. Да и сама Анджелина в последние несколько месяцев часто говорила про планы на будущее, в которых никогда не промелькивало имя Фреда.
И все же хотелось верить в лучшее.
– Забор, – на всякий случай напомнил Оливер. – Я думаю, что…
Договорить он не успел: Джордж уже перепрыгнул через низкую изгородь, тут же проваливаясь в жидкую грязь; следом за ним приземлился Фред.
– Ронни, где там твои артефакты?
Младший Уизли полез в сумку, порылся там, выудил странный, непонятного в темноте цвета шарик и покачал им в воздухе.
– Начинает светиться, если вокруг…
Шарик тут же залился ярко–красным цветом, освещая лицо Рона.
– …есть скрытое жилье магов в маггловском районе, – закончил Рон.
– Конечно, мы же в этом сомневались, – с иронией в голосе сказал Фред. – Ты часто видел, чтобы у магглов исчезали и появлялись заборы на несколько минут?
Рон кашлянул и убрал заливающийся уже всеми цветами радуги шарик обратно в сумку, но тотчас выудил оттуда же другой, размером чуть больше, покрутил его в руках, что–то прошептал – и шарик ответил тонким, едва слышным писком.
– Тут есть маги! – возбужденно прошептал Рон. Он потянулся и вынул палочку из кармана. – Слышите? Он пищит, когда кроме хозяина поблизости есть еще хотя бы один маг!
– Или три, – фыркнул Фред. – Тебе подсказать их имена? Двое их них даже приходятся тебе братьями к их громадному сожалению.
– Тогда выбирай сам! – рассердился Рон. Он кинул шарик к предыдущему и распахнул сумку, являя ее содержимое Фреду через изгородь. – Только сначала прочти инструкции на десять страниц к каждому!
– Что–нибудь для появления скрытых объектов?
– Нет. Есть для защиты от…
– Для обнаружения чужих кошек?
– Нет. Есть для…
– Тут что–то странное мигает! – заорал Джордж, и Оливер, слишком увлеченный разговором Фреда и Рона, не сразу понял, что Джордж уже отошел на порядочное расстояние и заглядывает в окна к соседям. – Идите сюда!
Оливер перемахнул через забор; липкая жидкая грязь мгновенно забилась в ботинки, обволакивая ноги холодом. Запоздало пришла мысль о том, что можно было просто войти в калитку и пройти по высокой гравийной тропинке, не залитой дождем; Оливер обернулся, решив посоветовать сделать это хотя бы Рону, но тот неожиданно раскинул руки в стороны, что–то пробормотал сам себе и аппарировал с места с глухим хлопком.
– Это сигнализация, – сказал Оливер, подойдя и поразглядывав крошечный красный огонек, мигающий возле окна. – Воет и вызывает маггловских авроров, если кто–то пытается вскрыть двери. Кстати об аврорах: Рон про нас забыл и отправился домой.
Джордж вскинул палочку и четко произнес:
– Алохомора!

[vitanga]

Окно приветливо распахнулось, громко скрипнув давно не смазанными петлями; сигнализация как ни в чем не бывало мигнула огоньком.
– Зайдем?
Оливер нерешительно потоптался на месте; впрочем, близнецы уже влезли вовнутрь, и ничего не оставалось, как последовать за ними.
В нос мгновенно ударил запах старости и затхлости, тут явно много времени никого не было. Толстый слой пыли равномерно покрывал пол и подоконник, и даже паутина по углам обвисла безжизненными нитями, давно не принимая в себя добычи. Оливер прошагал через комнату, когда–то бывшую гостиной, и заглянул в маленькую кухню с обломками мебели.
– Если вспомнить Косой переулок, – крикнул Фред откуда–то сбоку, – то можно было бы потыкать в кирпичи, авось какой–нибудь бы поддался. Но небольшая проблема заключается в том, что тут нет кирпичей!
– Если вспомнить, что мы в чужом доме, – заметил Оливер, – то я поостерегся бы так орать!
– Если бы тут кто–нибудь был, он бы вылез еще от Алохоморы Джорджа! – возразил Фред. Послышались щелчки – и коридор озарился ярким светом. – В Эдинбурге, кстати, проход в магический квартал открывается после того, как поклонишься статуе Морганы. Но тут нет даже статуй, тут вообще ничего нет!
– С чего ты взял, что тут вообще должен быть проход? – заорал Джордж с другой стороны. – Может, просто чары?
– Чары должны были развеяться с нашим вторжением во двор! Развеялись?
– Нет, – признал Джордж. – Но может, это просто сильные чары?
– Такие же сильные, как чары Привлекательности?
В доме наступила такая тишина, что от звона заложило уши.
– Это была шутка, – наконец сказал Джордж так тихо, что Оливер едва разобрал слова. – Если бы изначально не было никаких факторов, то она бы просто поулыбалась мне чуть больше, чем обычно!
– Отличнейшая шутка! – чужим голосом произнес Фред. – Представляешь, если бы не она, мы с Анджи вполне могли бы прожить долгую и счастливую жизнь вместе!
– Не могли бы! – с неожиданной злобой сказал Джордж, и ничего не понимающий Оливер вышел в коридор. Близнецы смотрели друг на друга с порогов разных комнат, и воздух между ними едва не искрил от напряжения. – Какое тебе дело до нее? Она ходила за тобой тенью, а тебе только и радости, что просидеть в магазине всю ночь!
– Не тебе было решать, Джордж!
– Рыжие ссорятся, – насмешливо сказал кто–то за спиной, а близнецы одновременно дернулись вперед, выхватывая палочки из карманов. – Небывалое зрелище! Знал бы, пригласил бы всех наших на просмотр за галлеон. Вы собираетесь грозить мне палочками в моем собственном доме? Уберите их, иначе я достану свою.
Замечание было справедливым; близнецы убрали палочки на место, а Оливер уставился на неожиданного посетителя или, судя по всему, хозяина дома.
Что–то в нем было неуловимо знакомо; эти удивительно голубые глаза с ехидным прищуром, эта полуулыбка, высокомерное приподнимание брови, брезгливое подергивание носом... И хоть много позже Оливер утверждал, что непременно узнал бы это лицо, помог все же Джордж:
– Пьюси, – с нескрываемым презрением произнес он. – Как тебя там… Анри? Или мамочка наградила тебя еще более мерзким именем?
– Обратись к колдомедикам за проверкой памяти. Даже не буду спрашивать, откуда взялся этот тошнотворный запах в моем доме: воняет нищетой и плохими манерами… Фирменная вонь Уизли.
– Не чувствую, – равнодушно отозвался Джордж. – Возможно, перебивается вонью Пожирателей… Раболепных подстилок безносого ублюдка.
– Хороший у тебя нюх, коли ты чувствуешь их за много миль отсюда, Уизли. Как у подворотной собаки. А теперь пошел вон из моего дома вместе со своим братцем, иначе вас вышвырнет мой домовик. И забудьте.
Джордж аппарировал прежде, чем Оливер успел вставить хоть слово; тут же раздался хлопок, извещающий, что Фред последовал за братом. Оливер застыл посреди коридора, судорожно соображая, что теперь делать: набить Пьюси морду за шутки с мандрагорой и призраком казалось необходимым, но сначала следовало хотя бы завести об этом разговор и удостовериться, что это действительно его рук дело, а Пьюси, тем временем, уже двинулся в кухню.
– Подворотной собаки! Такого выражения даже ведь не существует, а, Вуд? Подворотней… Клянусь Салазаром, еще год в этом гиблом месте – и от общения с одними домовиками я начну выражаться как последняя грязнокровка из трущоб Лондона. Обернись вокруг своей оси, я даю тебе допуск. Чаю?
– Да, – растерянно сказал Оливер, следуя совету и с удивлением разглядывая мгновенно изменившуюся обстановку. – Спасибо.

Глава 2


– Флинт, твою мать…
– Заткнись!
– Маркус, послушай его!
– Закрыли пасти оба! Я, блядь, на метле с трех лет, вы мне будете давать советы?!
– Ты бы лучше с трех лет маму слушал, которая тебя вежливости учила! Хотя, судя по всему, забыла обучить!
– Закрылся, понял?!
Судя по лицу Корнера, понимал он плохо, зато Блетчли – проверенный годами, знающий Маркуса со своего первого курса и улавливающий все оттенки его голоса, – понял все отлично: он схватил Корнера за руку и поволок из номера, не слушая возражений. Маркус с трудом поборол желание швырнуть им в спину тарелку с обедом, оглянулся кругом и, не найдя ничего, на чем можно было бы сорвать злость, со стуком поставил тарелку на тумбочку.
Паршивые дни плавно, но очень настойчиво перетекали в паршивую жизнь.
Хотя жаловаться было особо не на что: тренер целый час заливался соловьем, обещая самый выгодный контракт еще на два года. Ну и что, что потом он столько же времени блеял как овца об осторожности и о том, что нельзя кидаться под бладжер, если для этого нет серьезных причин – Маркус все равно не слушал, думая о своем. И уж тем более не хотелось слушать наставлений Корнера, который меньше года как пришел в команду, а уже туда же – пытается навязать всем свои правила игры.
Тупые ублюдки.
Маркус лег на крошечный диван, свесил ноги с подлокотника и уставился в серый, испещренный длинными трещинами потолок. Гостиница давно нуждалась даже не в ремонте, а полном сносе и забытье; как правило, тренер экономил на всем, кроме инвентаря и колдомедиков, поэтому ничего хорошего от номеров и не ждали, но эти умудрились превзойти все опасения. Диван колол спину норовившей выбраться наружу пружиной, стены раздражали желтой, грязной краской, а душевая настолько давно не видела капитального ремонта, что Флинт впервые за несколько лет решился наложить на себя Очищающие, от которого непременно начинался зуд.
Впрочем, в таком состоянии раздражали бы и апартаменты класса Люкс, которые тренер так любил заказывать для себя, прикрываясь встречами с нужными людьми, поэтому Маркус закрыл глаза и медленно вдохнул, пытаясь унять взбунтовавшиеся нервы.
В дверь постучали.
Маркус зажмурился еще крепче и громко всхрапнул, искренне надеясь, что незваный посетитель не настолько жаждет распрощаться со своей никчемной жизнью, чтобы будить спящего Маркуса Флинта.
Стук повторился, затем еще раз и еще, пока не превратился в один сплошной грохот.
Встать пришлось.
– Какого… – начал Флинт, распахивая злополучную дверь, и поперхнулся собственными словами.
Время застыло – и повернуло вспять, выкапывая из подсознания давно забытые и, казалось, навсегда похороненные воспоминания.
– Я по делу.
– У нас нет с тобой никаких дел.
– Теперь есть. Если хочешь, можем обсудить прямо в коридоре, но...
Длинноволосая горничная со скрипучей тележкой остановилась напротив соседнего номера и потянулась за шваброй, явно желая стать свидетелем разговора, и Флинт помимо воли посторонился.
– Проходи.
Монтегю протиснулся вовнутрь, и без того маленькая комната стала казаться еще меньше. Маркус закрыл дверь, оперся на нее спиной и застыл в ожидании.
– Выпить не предложишь? – поинтересовался Монтегю.
– Обойдешься.
– Понятно. Сесть можно?
Маркус неопределенно повел плечами.
– Понятно, – спокойно повторил Монтегю. Он оглядел скудную обстановку, поднял брови, но благоразумно промолчал. Зачем-то выглянул из окна, заглянул в ванную комнату и, удовлетворенно кивнув сам себе, известил: – Неделю назад у меня были гости.
– Я очень рад за тебя.
– Это ненадолго, – сказал Монтегю, распахнул мини–бар, выудил оттуда издевательски маленькую бутылку виски и присел на край кровати. – Гости из прошлого. Те, кто не очень доволен нашим… некоторым вмешательством в их личное имущество.

[vitanga]

В желудке неприятно ухнуло.
– Кто?
Монтегю откупорил бутылку и с подозрением принюхался к коричневой жидкости.
– Не знаю, – неохотно признался он. – Они не посчитали нужным представиться, сразу перешли к делу.
– Сколько хотят?
– Нисколько.
Маркус нахмурился.
– Тогда…
– Хотят кольцо, – пояснил Монтегю. – Постой, они… – Он приподнялся, пошарил в заднем кармане брюк и достал помятый, словно кем–то жеваный кусок колдографии. – Вот.
Флинт оторвался от двери, ступил на шаг вперед и присмотрелся к колдографии. На ней чья–то рука поправляла узел ярко–зеленого шарфа, то появляясь, то вновь исчезая за оборванным краем, но тех секунд, пока она мелькала, вполне хватало, чтобы разглядеть массивную мужскую печатку, явно золотую, украшенную смытой от быстроты смены кадров печатью и зеленым тусклым камнем. Впрочем, рисунок на перстне Маркус мог бы сам нарисовать с закрытыми глазами.
– Он должен быть у Пьюси.
Монтегю хмыкнул и наконец–то сделал большой глоток, одним махом осушив почти полбутылки.
– Я помню, – язвительно сказал он. – Но вопрос в том, где сам Пьюси.
– Мы не общаемся.
– Я помню, – с нажимом повторил Монтегю. – Но понимаешь, в чем дело, кэп, – последнее слово явно произнеслось с насмешкой, – мне еще хочется пожить, и желательно в добром здравии. И если у тебя возникает похожее желание, то Пьюси нужно найти.
– Настолько?..
– Настолько, – глядя в глаза, подтвердил Монтегю.
На шутника он был мало похож, и руки ощутимо похолодели.
– Обратись к его родителям.
– Я обращался. Его мамаша вышвырнула меня раньше, чем я успел договорить. Трижды.
Маркус понимающе кивнул.
– Его девка… Та, помнишь…
– Год как замужем. Не за ним, и счастлива от этого факта.
– Совы?
– Приносят все письма обратно.
– Нотт?
– Сам его несколько месяцев ищет.
Флинт отобрал початую бутылку и заставил себя сделать глоток. Память услужливо подкинула целый список имен, приятных и отвратительных до зубовного скрежета; через несколько минут тяжелых раздумий он сократился всего до одного человека.
– Пончик.
– Точно. Только я не знаю никого, через кого можно было бы на нее выйти.
– Кажется, у меня дома был ее адрес, Пьюси давал на всякий случай. Я пришлю его тебе, как только…
– Ты пойдешь к ней вместе со мной, – твердо сказал Монтегю. Он поднялся с кровати и, едва заметно усмехнувшись, поправил примятое покрывало. – Она никогда меня не любила. Буду ждать тебя завтра в Лондоне, на нашем обычном месте в пять часов, с адресом в руке. И Флинт… на этот раз тебе лучше быть на моей стороне.
И прежде, чем Маркус успел ответить, в комнате уже никого не было.

*****

Очевидно, обращение «Пончик» сестре Пьюси нравиться перестало – хотя в детстве она приходила от него в полный восторг, – поскольку она недовольно скривила свое слишком худое лицо и с явной неохотой пригласила их войти. Но имени ее, как Маркус не старался, вспомнить за давностью лет не получалось. Эмили?
– Только тихо, – предупредила она. – У меня ребенок спит.
Флинт последовал за ней в небольшую гостиную, по приглашающему взмаху руки сел в кресло и, подождав, пока Монтегю устроится в соседнем, коротко поведал о цели визита.
– Мы не общаемся, – внимательно выслушав вранье о загубленной дружбе и страстном желании ее восстановить, сказала Пончик. Лили? – Я бы и рада, но…
– Но?
– Но родители не говорят о его местонахождении.
Монтегю недоверчиво поднял брови.
– Да, даже мне, – ответила она на незаданный вопрос и криво улыбнулась. – За ним кое–что числится, знаете ли, и ему сильно повезло, что Азкабан не стал его вторым домом.
Тактичность в благородном семействе Пьюси всегда ценилась превыше всего, и уточнять, за что светил Азкабан, Маркус не стал.
– Отсиживается в теплом месте вдали от неудобных вопросов общественности?
Тактичность в благородном семействе Монтегю тоже ценилась и прививалась с детства, но младший сын явно продрых этот урок. Пончик не изменилась в лице, только слегка побледнела, переводя на него взгляд.
– Ты назвал моего брата трусом? Странно, а он мне говорил, что именно ты…
– Понятно, – перебил Маркус, прекрасно представляя, что мог наболтать никогда не скупившийся на эмоции Пьюси в ярости. – Значит, э… – Кайли?! – Значит, он тебе даже не пишет?
Она кивнула, приложила палец к губам, призывая к молчанию, и прислушалась к звукам в доме.
Пожалуй, даже сумасшедший не мог бы назвать Эдриана и его сестру родственниками: кроме излишней худощавости, в них не было ничего общего, словно природа поторопилась и отдала все обаяние старшему брату, не учтя возможности появления еще одного ребенка. Длинный нос, бесцветные глаза, слишком заостренный подбородок – она походила на карикатурных эрклингов, которыми так любили пугать старшекурсники первогодок. Особенно забавно пугались грязнокровки, начиная нервно оглядываться по сторонам и отшатываться от темных углов, но они вообще наивно верили во все, что не могло случиться, и не верили в простейшие реальные вещи, считая их слишком невозможными.
– Я ему сама писала, но сова приносили мои ответы обратно, – продолжила она тем временем, вырывая Маркуса из приятных воспоминаний. – Но через восемь месяцев, насколько я понимаю, истечет срок его наказания, и тогда…
Монтегю невнятно ругнулся сквозь зубы.
– Нужно сейчас, – резко сказал Маркус, но, поймав на себе настороженный взгляд, быстро исправился: – Очень хотелось бы сейчас, я имею в виду, мы действительно давно не виделись. Так что если тебе вдруг станет что–нибудь известно, Хэйли, напиши мне. Желательно сразу же.
Она задумчиво прищурилась.
– Ну, если очень нужно, то…. – Флинт едва успел одернуть себя, чтобы от напряжения не податься вперед. – Эдриан всегда доверял тебе, Маркус, но сейчас такое время, когда нашей семье не нужны разные…
Флинт поднял руки, одновременно натягивая на лицо самое честное выражение из всех возможных.
– Ни одного слова. Никому. Могу дать Непреложный обет.
– А он?
Монтегю активно закивал. Пончик надолго замолчала, обдумывая, затем, придя, очевидно, к какому–то решению, подняла голову.
– Ладно, не нужно обет… В общем, я не знаю, насколько это может помочь, но я однажды подслушала, как родители говорили про Миклхем… это деревня, глухое место. Я зимой туда специально ездила с колдографиями, ходила по окрестностям, расспрашивала местных, но ни Эдриана, ни кого похожего там не встречали. Так что… – и с обидой закончила: – И вообще–то я Бэйли.
Но сейчас это уже было неважно.


*****

Флинт стянул мантию, спасаясь от удивленных взглядов магглов, населяющих задницу мира под названием Миклхем, и, оставшись в одной майке, поежился от прохладного ветра. Возникло ощущение надвигающейся осени; дорога посреди деревни, если вообще когда–нибудь существовала, превратилась в полноводный ручей, и стоило взять с собой метлу, чтобы передвигаться, не боясь намочить брюки до самых колен. Маркус, представив, с какими рожами магглы смотрели бы на спускающиеся с неба метла и с каким страхом отвечали бы после этого на вопросы, хмыкнул, заставив Монтегю перевести на него косой удивленный взгляд.
Но зато это хоть ненадолго заткнуло поток неясных бормотаний. В первом доме Монтегю еще хоть как–то пытался держаться, даже поздоровался с живущими там магглами, но с каждым последующим его лицо все больше бледнело, а к концу пути так и вовсе начало отливать нездоровой серостью, сливаясь цветом с тяжелыми тучами на быстро темнеющем небе.
К счастью, деревня закончилась раньше, чем его терпение; Маркус, стуча в стеклянную дверь дома почти на самой окраине, уже практически смирился с безрезультатностью поисков.

[vitanga]

Послышались шаги; через несколько секунд занавеска с той стороны покачнулась, и на них с любопытством уставилась пара глаз.
– Ничего не покупаю!
– Мы и не продаем, – отозвался Маркус, успев порядочно устать от этой фразы, услышанной десятки раз за вечер. – Вы не могли бы нам помочь?
– Пожалуйста, – шепотом подсказал Монтегю.
– Пожалуйста, – повторил Маркус. – Мы разыскиваем нашего друга, который, возможно, проживает в этом доме.
– Здесь только я… – необдуманно сказал голос и тут же торопливо добавил: – И муж! И собаки!
– Хорошо, – покладисто согласился Маркус. – Но, может, вы подскажете нам…
Занавеска дернулась, возвращаясь на место; Маркус подождал с минуту, но женщина за дверью затихла, не отвечая на дальнейшие вопросы.
– Давай разобьем ей окно и влезем вовнутрь, – неожиданно громко предложил не выдержавший Монтегю. – Я тут, а ты иди на задний двор и вышиби там дверь. Это точно ее разговорит!
За занавеской ошарашено охнули; что–то упало, и шаги гулко застучали по полу, затихая где–то в глубине дома.
– Дебил, – честно сказал Маркус явно повеселевшему Монтегю, спускаясь с крыльца и шагая в сторону дороги. – Она побежала вызывать авроров.
– Видал я их. Пока они появятся, можно успеть деревню сжечь и пепел разметать. Пугливые кроты по норам, блядь, а не магглы.
– Ты бы видел свою рожу, тоже побоялся бы открыть.
– Твоя дружелюбная улыбка наводит на них куда больший страх, – беззлобно отозвался Монтегю. Он остановился возле кустов, нагнулся и подцепил с грядки спелую клубнику.
В этой перепалке было даже что–то забавное. Маркус приготовил ответ, но открыть рот не успел: в соседнем доме отворилась дверь, и на улицу упал яркий луч электрического света.
В проеме показалась высокая мужская фигура; она сбежала по лестнице и поспешила к калитке, становясь все лучше различима по мере приближения. Фигура подошла к почтовому ящику, прибитому к забору, достала оттуда целую кипу писем и, украдкой оглянувшись на дом, негромко свистнула.
Стало интересно.
Прошло несколько секунд, затем еще несколько; Маркус с любопытством замер за кустами, прислушиваясь, но кроме сопящего пыхтения Монтегю над ухом, в тишине вечера не раздавалось ни звука. Наконец ожидание оправдалось: невысоко над землей промелькнула тень, уселась на плечо фигуры и застыла в неподвижности.
– Сова, – с насмешкой сказал Монтегю. – Я думал, будет что–то захватывающее, увидим сбор новых Пожир… Погоди–ка. Блядь, не может быть! Флинт, тебе не кажется, что это?..
Он прищурился; его зрение всегда было завистью окружающих, позволяя видеть почти в полной темноте.
– Это что? – с раздражением уточнил Маркус и тут же сообразил: – Это маг!
– Это не просто маг, – самодовольно произнес Монтегю. – Идем, ты–то точно будешь рад… – Он неожиданно резво выскочил на дорогу и громко заорал: – Эй, Вуд! Как ты докатился до такой дыры?
Фамилия царапнула ухо, проникла в мозг и промчалась по телу волной странного, давно позабытого чувства удовлетворения от жизни. Маркус присвистнул, расплылся в злорадной улыбке, вышел за калитку и остановился в пяти шагах от фигуры.
«Это» действительно оказалось Вудом.
Он не изменился, разве что стал чуть шире в плечах, отрастил отвратную, какую–то козлиную бородку и наверняка отупел еще больше – в этом Маркус не сомневался. В «Квиддич для всех» его иногда вспоминали как подающего огромные надежды, но рано ушедшего из большого спорта молодого игрока, однако в последнее время статьи все чаще пестрели не описаниями его былых заслуг, а его женитьбы, работы в Министерстве и «слегка заплывшего силуэта после окончания карьеры».
Последний пункт нравился Маркусу больше всего, и он внимательно оглядел Вуда с головы до ног. В реальности дела обстояли не так уж и хорошо: ни живота, ни второго подбородка, ни даже пухлых щек у того не нашлось.
Флинт с сожалением скривился и протянул руку:
– Здорова.
Вуд наконец узнал: его глаза стали похожи на два огромных блюдца, а челюсть, каждую вмятину на которой Маркус поставил лично, поползла вниз, к груди. Он отмер, стряхнул сову с плеча и, запихнув таинственное письмо в карман, попытался ответить на рукопожатие.
Маркус одернул руку в последний момент, сплюнул в протянутую ладонь и оскалился. Монтегю неодобрительно промычал.
– И тебе привет, – безразлично сказал Вуд, вытирая ладонь о собственные брюки. – Какими судьбами в нашей местности?
– По тебе соскучились, – съязвил Маркус, оскорбленный до глубины души таким наглым игнорированием. – Искали, искали, наконец нашли. Нужно было сразу по помойкам искать.
Вуд моргнул, помолчал и кивнул.
– Я рад. Как дела?
– Судя по твоему дому, лучше, чем у тебя.
– Я рад, – повторил Вуд. Он перевел взгляд на Монтегю и улыбнулся. Улыбнулся, ублюдок, так, словно не слышал ни слова из сказанного Маркусом! – Привет. Слышал, ты теперь владелец того магазинчика на углу Косого переулка?
– Ты что, следишь за его судьбой? – влез Маркус, донельзя разозленный на себя за то, что паршивый гриффиндорец знал о его друзьях больше, чем он сам.
«Бывших друзьях», – услужливо подсказала память, что совершенно не улучшило настроения.
– Не видел тебя в числе моих покупателей. Но и не удивительно, – сказал Монтегю и усмехнулся. Вуд усмехнулся в ответ, словно эти двое знали какую–то тайну, доступную только двоим.
Сукин сын!
– Эдриан вчера рассказывал, что ты давно об этом мечтал. Поздравляю.
Усмешка с лица Монтегю сползла словно по волшебству; впрочем, злость Маркуса испарилась так же мгновенно.
– Эдриан? Эдриан Пьюси? Где ты его встречал?
Вуд повел плечами, что могло значить одновременно и «здесь», и «где–то на краю света».
– Просто встречал, – неопределенно буркнул он и помрачнел. – Ладно, пора мне… Брук ждет счета. Было приятно встретиться.
Он развернулся и зашагал по двору по направлению к дому.
– Э! – заорал Маркус, влетая в калитку одновременно с рванувшим в нее же Монтегю. – Гриффер, блядь, стой!
Тот обернулся.
– Что?
– Где?.. – спросил Маркус, замолк и остановился. Вопрос, еще секунду назад крутившийся на языке, неожиданно расплылся в мозгу, никак не складываясь в цельную мысль. – Где…
– Где… – задумчиво повторил застывший рядом Монтегю, – …мы?
Вуд молча смотрел еще с минуту, развернулся, дошагал до крыльца и скрылся в доме.
– Его подменили, – мрачно сказал Маркус, готовясь аппарировать. – Заменили ебнутого Вуда на еще более ебнутого инфернала. Ладно, мне дома нужно… нужно… Что–то точно нужно. Бывай.
– Бывай, – рассеяно отозвался Монтегю и исчез первый.


******

Дверь в палату открылась бесшумно, и если бы не сквозняк, потянувшийся холодной струей по рукам, Маркус не обратил бы на нее никакого внимания.
Уши болели так, словно в них насыпали песка, и хотя колдомедичка утверждала, что его оттуда весь вычистили, Маркус ей не верил: на ее впалой груди был приколот значок соперников. Впрочем, по сравнению с пылающим, словно утыканным иголками лицом, на котором, пожалуй, была содрана вся кожа до самых зубов, боль в ушах была почти неощутима.
Флинт выругался про себя – вслух с перебинтованной головой сделать этого не получалось – и проследил взглядом, как зашедший в палату Адам усаживается на придвинутый к кровати стул.
Стоило ли сомневаться, что он припрется.
– Джастин сказал, что тебя перенесли сюда, – встревожено сказал Адам, подтверждая подозрения: Корнер никогда не умел держать язык за зубами. – Я не знал, можно ли прийти.
Нет.
– Но решил, что ничего страшного – мы ведь друзья.
И стоны по ночам из спальни доносятся исключительно дружеские. Флинт попытался хмыкнуть – и скривился от боли в челюсти.
– Тебе плохо?
Маркус даже задумался, кто во всем мире мог бы задать вопрос глупее. Нет, возможно, кто–то где–то и получал наслаждение, лежа с перевязанной рожей, с перебинтованными руками и ногами в паршивой палате паршивой больницы после проигранного матча, но Маркус точно не относил себя к этим идиотам.
Вуд мог.

[vitanga]

Вуд точно мог бы задать вопрос глупее: смотря на окровавленных игроков своей команды, он всегда в первую очередь интересовался, сможет ли тот продолжать игру, не дожидаясь помощи Помфри. Пожалуй, сейчас бы он стоял над кроватью и помогал Маркусу сдирать бинты, вправил бы все кости самолично и нашел бы что–нибудь, чем можно зажать раздолбанную челюсть, чтобы Маркус не развалился до конца матча, пока не забьет все возможные мячи.
На сей раз хмыкнуть удалось, даже не смотря на боль.
Паршивый Вуд тревожил уже два дня: что–то, похожее на смутное беспокойство, постоянно роилось в голове, подкидывая при этом образ гриффера. Образ раздражал с каждым часом все сильнее, но тем настойчивее он и становился, захватывая все мысли и напоминая о назойливых комарах, проникающих даже сквозь самые мощные защитные чары.
Вуд его проклял.
Точно проклял, устал отлеживаться в Больничном крыле и научился другому способу мести, благо, времени после окончания школы у него было предостаточно. Но притворяться при этом самим образцом вежливости у него получилось отлично.
Ушлепок.
– Ладно, раз ты не против, я передам, что мы точно придем, – сказал Адам, и Флинт понял, что пропустил какую–то часть разговора, задумавшись о Вуде. Судя по всему, самую нужную часть, и придется опять врать про дополнительную тренировку, чтобы никуда не тащиться.
Понять бы, куда и когда. Раз вдвоем, значит, к кому–то из своих: от чужих и прессы интимная жизнь Маркуса скрывалась пуще его нередких драк. И точно не сегодня, не завтра и не в течение следующей недели – иначе Адам непременно стал бы тонко намекать еще с прошлой недели.
А через неделю или дальше – это почти в следующей жизни, не о чем беспокоиться.
Адам поднялся со стула, дернулся, словно пытался поправить сползшее на самый край кровати одеяло, – и передумал, наткнувшись на взгляд Маркуса.
– Колдомедик сказала, что завтра к вечеру тебя выпишут, – произнес он, поправляя вместо одеяла свою мантию. – Если хочешь, можешь аппарировать ко мне. Я сниму защиту.
Маркус отрицательно промычал. Адам улыбнулся одним уголком губ и направился к двери.
– Я сниму. Выздоравливай, Маркус.
И ушел.
Флинт помял подушку головой, устраивая себе удобную ямку, свесил одну ногу с кровати и уставился в белый потолок.
Все кругом врали. Адам при первом знакомстве – при первом близком знакомстве – утверждал, что не имеет никаких «видов» – слово–то какое подобрал! – на Маркуса, и уж точно не планирует затянуть знакомство дольше, чем на несколько «перепихонов». Через несколько встреч слово «перепихоны» стало почти ругательным, а дом Маркуса начал постепенно зарастать чужим барахлом, до тех самых пор, пока Флинт не свалил его в один мешок и не впихнул Адаму в качестве подарка на день Рождения.
Впрочем, он не раздражал – был и был, – но ведь врал.
Врала колдомедичка, хотя ей это наверняка было строго запрещено. Врал Вуд со своим проклятьем, когда притворялся дружелюбным и вежливым, хотя этот вообще врал всю жизнь, сколько Маркус его помнил.
Опять!
Проклятье действовало исправно: даже на игре Вуд умудрился дважды влезть в голову, вызывая все то же беспокойство, словно Флинт забыл сообщить ему о чем–то важном. Слова «Вуд» и «важное» могли стоять рядом только в двух случаях – если бы Вуд играл в команде соперников или невзначай сдох, – но ни то, ни другое, к сожалению, воплотиться в реальность не могло.
К сожалению?
Маркус прищурился, разглядывая паутину в затемненном углу. Ну, не сдох–то он определенно к сожалению, но вот хотелось бы сыграть против него на поле после стольких лет? Вуд и в школе–то играл хуже первокурсников, а теперь…
Все кругом врали.
Ладно, Вуд играл неплохо. Неплохо–хорошо, ну или просто почти хорошо. В любом случае министерская работа не улучшила его навыков, и сейчас он если и поднимет метлу в воздух, то вряд ли пролетит больше мили, не наставив на свой нежный зад пару–тройку кровавых мозолей.
Настроение стремительно повышалось.
Можно было бы даже вернуться в деревню, где они искали Пьюси, и предложить Вуду сыграть на пару – и потом до конца жизни слать ему сов с…
С… Слать ему сов с…
Пьюси!
Маркус слишком резко дернулся вверх, начисто позабыв о сломанных ребрах, заорал от разрывающей боли, вызвав еще более дикую боль в разбитой челюсти, и удивленно понял, что теряет сознание.


*****

Из–за вальяжно развалившегося на диване Монтегю сесть было совершенно некуда. Кресла были погребены под до сих пор не разобранными сумками, старыми журналами и такой кучей барахла, что проще было спалить его коротким взмахом палочки, чем попытаться навести хоть какой–то порядок. Огромный пушистый ковер перед камином, на котором Маркус всерьез намеревался проводить вечера с бутылкой огневиски, покрылся странными зелеными и желтыми пятнами, не подвергаясь чистке уже который месяц подряд. Следовало хотя бы завести домовика, если уж в доме не удавалось пробыть дольше нескольких часов в неделю, но тот вполне мог бы загнуться от скуки.
Флинт сел на подоконник, чихнув от поднявшейся пыли, но тут же вскочил и вновь зашагал по комнате.
– Я думал, он меня проклял, – пожаловался он Монтегю. – Блядь, два дня подряд один гриффер в мозгах! Хоть иди и в любви признавайся!
Монтегю усмехнулся.
– Вплоть до этого?
– Вплоть до этого, – подтвердил Маркус. – Тебе бы полголовы блаждером снесло – и не такие мысли бы появились.
– Откуда у тебя полголовы? – удивился Монтегю. – Ты так играешь, что там уже ничего остаться не должно.
Маркус остановил бег из угла в угол и повернулся лицом к дивану.
– Ты был на моих играх?
– Я был на играх «Брентфордского жала», – недовольно поправил Монтегю, смотря снизу вверх. – А уж как ты нарываешься на бладжер, сложно не заметить. Есть более простые способы подохнуть.
– Ага, – подтвердил Флинт, прислоняясь к стене. – Думать два дня о Вуде и подохнуть от отвращения. Так вот! Когда колдомедичка меня выписала, я сразу пошел к нему домой.
– И?
– Постучал, полюбовался на его рожу и ушел, даже ничего не спросив, – свирепо закончил Флинт.
Монтегю откровенно язвительно засмеялся.
– Что ты ржешь? – рассердился Маркус. – Я к нему еще дважды ходил, даже написал себе на пергаменте: «Пьюси!» Зачарованный он, что ли? Стоит увидеть его рожу – и все, ни одной мысли в голове, какой там пергамент, только домой тянет как ненормального! Он скоро к аврорам обратится, чтобы я перестал под его дверью торчать!
Монтегю скрестил руки на груди и задумался. Маркус отлепился от стены, прошел через комнату и плеснул в стакан воды из кувшина.
– На нем либо Абигерус, либо что–то подобное, – сказал он, отхлебнув большой глоток и успокоившись. – Но я не слышал, чтобы Абигерус работал на магах. Тем более от кого нужно защищать Вуда – от ярых фанаток? Так его уже позабыли давно.
– Не Вуда защищать, – возразил Монтегю. Он поскреб небритый подбородок и напомнил: – Там был еще один дом, самый последний в ряду. Ни света, ни жизни.
– Рабочий день, уехали в город.
– Ну да, в город… Только кусты ухоженные, цветы посажены – а калитка заросла каким–то ползучим растением. Как они входят – перепрыгивают через забор?
Маркус поставил стакан на тумбочку и сцепил пальцы в замок. Монтегю теребил конец своего хвоста, непонятно зачем отращенного почти до самого пояса. Он вообще изменился: не было больше в нем ни неуклюжести, делающей его похожим на большого медведя, ни топорщащейся во все стороны львиной гривы, а губы, всегда искривленные в некоем подобии улыбки, теперь прорезали лицо совершенно ровной линией.
И все же это был Монтегю, и Маркус неожиданно ощутил странное чувство, как будто что–то потерянное нашли и вернули в его жизнь.
Глупо. В мире не было ничего, что нельзя было бы заменить лучшим.
– Хрен его знает, – наконец сказал он. – Предлагаю вернуться и проникнуть туда.
– И через минуту разбежаться по домам со стертой памятью, – добавил Монтегю. – Я вообще не вспомнил про Пьюси, ни разу, пока ты не написал. Если он там, то мы точно занесены в список врагов.
– Ты.
– Оба, – твердо произнес Монтегю. – Предлагаю поймать Вуда вне дома и спросить прямо.
– С какой радости он тебе ответит?
Монтегю дернул плечом.

[vitanga]

– Он ответит тебе. Ты ему взамен пообещаешь, что больше никогда не подойдешь и на три мили к его дому.
– А если серьезно?
– А если серьезно, то наплетем ему ту же историю, что и Пончику. Грифферы же ценят дружбу? Ценят. А мы – раскаиваемся, что ее потеряли.
– Точно, – подтвердил Маркус. – Ночами не спим.
– Рыдаем в подушку, – подхватил Монтегю. – Ты сможешь заплакать, если понадобится?
Маркус оскалился, одобряя шутку.
– Я напишу ему, – пообещал Монтегю. – Когда напишет ответ, пришлю тебе сову.
Добавить было нечего.
– Чем ты занимаешься? – спросил Маркус, не справившись с любопытством. – Что за магазинчик на углу?
Лицо Монтегю отразило нечто, сильно смахивающее на скрытую гордость.
– Зелья и травы. Продолжаю дело Снейпа и собственной бабки.
– Разрешенные травы? – уточнил Маркус.
– Разумеется, – сказал Монтегю так, что Флинт не поверил ни на каплю. – Все в лучшем виде, новые и старые запасы.
– А это не те запасы, что мы...
– Мне уже пора, – перебил Монтегю, поднялся с дивана и улыбнулся. – Ладно… Маркус. Жди вестей.
– Жду.


*****

– Хорошие манеры, – проорал Монтегю на следующий вечер, проталкиваясь сквозь толпу гомонящих магглов, заполонивших набережную Темзы, – это такая штука, когда ты разговариваешь без мата.
– Я в курсе.
– И на любую фразу киваешь и улыбаешься.
В ту же секунду толпа смела его с места и растворила в сплошном сером потоке. Маркус поискал глазами, отпихнул в сторону коротышку–маггла, оперся ладонями на плечи бредущей впереди старухи и подпрыгнул, ища знакомый хвост в море чужих причесок.
– Нет, – сказал Монтегю из–за спины, – вот как раз это хорошими манерами не называется. Если ты так будешь вести себя при Вуде, он нам ничего не расскажет.
– Я знаю один старый добрый метод…
– Нет.
– Дай договорить!
– Нет. Ты будешь вежливым и учтивым. И угостишь его выпивкой, – нагло добавил Монтегю, вновь пробираясь сквозь толпу.
Маркус сплюнул на землю, более чем выразительно показывая свое отношение к такому предложению. Монтегю проследил за плевком и еще более нагло закончил:
– Хорошей выпивкой, и чем больше, тем лучше. Пьяный гриффиндорец – лучший информатор. Наш бар.
Он толкнул ярко–зеленую дверь без опознавательных знаков, неожиданно выросшую перед глазами, и первым вошел в теплое помещение.
Звуки большого города мгновенно затихли; тут было тихо, удивительно пустынно для такой оживленной улицы и слишком сумрачно. Маркус поморгал, привыкая к темноте, разглядел несколько посетителей, одиноко сидящих за небольшими столиками, и вопросительно уставился на Монтегю.
– Место для своих, – пояснил тот, продвигаясь вглубь. – По выходным тут не протолкнуться, зато по рабочим дням – тишь да благодать.
– Для своих, – повторил Маркус, следуя за ним, – тогда Вуду здесь делать нечего.
Монтегю дернулся, словно хотел обернуться, но передумал и пошел дальше. Он что–то сказал, сильно похожее на: «А тебе?», и Маркус сделал вид, что не расслышал.
– Сядем тут, – предложил Монтегю, останавливаясь у одиночного стола, отделенного от всех остальных низкой каменной перегородкой. – Я пойду за выпивкой. Тебе что?
Маркус заказал пиво и сел за столик, оглядывая помещение. Хозяин бара явно увлекался охотой: вдоль стен тут и там торчали головы диких животных, маггловских и обычных, на которые посетители небрежно побросали свои шарфы и мантии. Камин по центру распространял приятное тепло и легкий запах горящих дров, и Маркус расслабился, откидываясь на спинку дивана.
Входная дверь распахнулась одновременно с вернувшимся с двумя бокалами Монтегю; Маркус кинул на нее рассеянный взгляд, присмотрелся – и поднял брови, не доверяя собственным глазам.
Вошел Вуд – это точно был Вуд! – но если бы Маркус встретил его в таком виде на улице, то признал бы в этом человеке кого угодно, но никак не гриффера. На нем был костюм – добротный льяной костюм, – который вкупе с его козлиной бородкой смотрелся как форма для квиддича на Трелони, а в руках – старческий потертый чемоданчик. Впрочем, костюм можно было простить, если бы его не украшала бабочка, которую тут же захотелось затянуть и задушить гриффера за такой вид.
Министерский работник. Гриффер Вуд – министерский работник. В газете смысл этих слов выглядел не так издевательски, как оно было на самом деле.
– Бабочка! – презрительно сказал Маркус, обращаясь к Монтегю, но, наткнувшись на пристальный взгляд, подавился собственным смехом. – Ладно, бабочка… Но смешно же!
Кажется, Монтегю так не считал: он поднял свой бокал, приветствуя заметившего их Вуда, и сел напротив.
– Ты будешь молчать, – припечатал он. – Молчи и улыбайся… Привет, Оливер.
Оливер. К отличному зрению Монтегю прилагалась еще и неплохая память.
Маркус подвинулся, освобождая место для гриффера и тайком оглядываясь, чтобы убедиться, что в баре точно нет никого из знакомых. Хотя, возможно, у Вуда была какая–то серьезная травма, о которой умолчали газеты, и ему пришлось бросить большой спорт ради жалкого протирания штанов в душном кабинете. Маркус на мгновение почувствовал нечто, напоминающее жалость, и спросил прежде, чем успел подумать:
– Ты здоров?
– Вполне, спасибо, – спокойно отозвался гриффер, изучая меню. – Ты как?
Он махнул рукой, подзывая официанта, и уставился на Маркуса с вежливым интересом. Затянуть бабочку захотелось невыносимо, и Флинт схватил свой бокал, чтобы чем–то занять руки.
– Маркус угощает, – сказал Монтегю, и Флинт мог бы поклясться, что в глубине его глаз промелькнул красный огонь. – Тут отличное пиво, советую.
– А вина?
Блядь.
– Не проверял, – отозвался Монтегю, бросая на Маркуса предостерегающий взгляд. – Но говорят, неплохие.
Вуд кивнул и переключил свое внимание на подошедшего официанта.
– Вина, – одними губами произнес Маркус и покрутил пальцем у виска. – Девка!
Взгляд из предостерегающего превратился в угрожающий, и Флинт уткнулся в свой бокал.
– Итак, – прямо начал Вуд, когда официант отошел от стола. – Ты написал, что у вас есть дело.
– Точно, – подтвердил Монтегю. – Эдриан Пьюси. Мы его ищем.
– Причем тут я?
– Это ведь он живет в доме по соседству? – чересчур напряженно спросил Монтегю.
Вуд промолчал.
Монтегю тяжело вздохнул.
– Оливер, – проникновенно сказал он, ведя пальцем по краю своего бокала, – прошло уже два года, как мы ничего не слышали об Эдриане. Если мы не ошиблись и он является твоим соседом, ты должен помочь нам к нему попасть. Его мать отказывается говорить нам о его местонахождении, но это потому, что мы его обидели. Понимаешь, у нас с ним возникли некоторые разногласия, и хотелось бы загладить свою вину. Все-таки в школе мы были лучшими друзьями, и стоило бы попытаться хоть в какой–то мере восстановить эту дружбу.
Он склонил голову вбок и вновь тяжело вздохнул. Маркус сжал челюсти, сдерживая рвущийся наружу смех, и закивал как болванчик, подтверждая слова Грэха. Вуд все так же играл в немого, переводя взгляд с одного на другого, и выражение его рожи Маркусу не понравилось.
– Восстановить дружбу? – наконец спросил гриффер. – Когда мы с ним в последний раз говорили о вас, Эдриан не слишком…
– Он обижен, – печально перебил Монтегю. – Его можно понять, но пойми и нас: каждый совершает ошибки, иногда грубые, и бывает, что осознаешь их только тогда, когда уже слишком поздно.
Вернулся официант, неся на подносе вино; Вуд пригубил напиток, поставил бокал на стол и сказал:
– Он взял с меня обещание, что я не буду никому о нем рассказывать.
– Он будет рад, – не выдержал Флинт. – Вуд, все рады, когда кто–нибудь другой признается в том, что облажался.
Монтегю снова вздохнул и на сей раз, кажется, искренне.
– Маркус имеет в виду, что Эдриан тоже был к нам привязан.
– Я понял, – сказал гриффер. – Не могу ничего обещать, но я с ним поговорю. Все равно без его прямого приглашения вы к нему попасть не сможете, от меня ничего не зависит.

[vitanga]

Над столом повисло молчание; Монтегю присосался к своему бокалу, словно происходящее перестало его интересовать; Вуд оглядывал помещение, явно пребывая тут впервые. Маркус почесал нос, отпил пива, посидел с минуту, пялясь от скуки на голову громамонта, торчащую из стены, и сказал:
– Пушки неплохо сыграли в последнем матче. Могли бы взять снитч, если бы Гаджен не протупил на повороте.
– О, я давно не слежу за играми, – равнодушно отозвался Вуд, допил до дна и поднялся с места. – Ладно, спасибо за вино. Я спрошу, обязательно.
Не следит… Что?!
Вуд кивнул Монтегю, затем Маркусу и направился к двери, на ходу поправляя съехавший набок пиджак.
– Вот так нужно вести дела – быстро и четко, – самодовольно сказал Монтегю, едва гриффер испарился из бара. – Уверен, он приложит все усилия, чтобы Пьюси разрешил нам появиться в его доме.
Маркус очнулся и отвел глаза от двери.
– Не следит за играми! Вуд – не следит за играми? В школе он готов был убить за новый журнал с последними новостями, а теперь – не следит за играми?!
– Тебе что за дело?
– Предатель квиддича! И пьет вино и ходит в бабочке!
– Ну и?
– Он сдох, – твердо сказал Маркус. – Теперь я точно уверен, что среди нас бродят инферналы.


Глава 3


– Им что–то от меня нужно?
– Определенно.
– Что?
– Понятия не имею.
В практически пустой, огромной гостиной особняка голос Пьюси отражался от стен и отдавался эхом, поэтому Оливеру всегда казалось, что вопрос задается дважды. Для активного Эдриана место вообще было неподходящим, вся его энергия уходила только на размахивание руками при разговоре и перестановку скудной мебели в часы наиболее сильной тоски. Оливер вспомнил о старом велосипеде, привезенном Брук из прошлого дома, и пообещал себе непременно выпросить его для Эдриана – места во дворе хватало с лихвой.
– То есть ты считаешь, что слизеринцы по определению не могут хотеть дружить?
Оливер улыбнулся.
– Я считаю, что слизеринцы по определению не могут пойти за помощью к гриффиндорцам, если им не нужно что–то серьезное.
Пьюси уперся руками в бока, на удивление напоминая сердитую Макгонагалл. Впрочем, говорить ему об этом точно не стоило: нелюбовь к декану Гриффиндора была, пожалуй, единственным общим чувством всего Слизерина.
– Вот какого ты… Да и ладно, – перебил он сам себя и наморщил лоб. – У меня ничего нет! Я нищий и босой, Оливер, даже Уизли уже входят ко мне, как к себе домой!
– Еще семь месяцев, – напомнил Вуд. – Они быстро закончатся.
– Семь! – воскликнул Эдриан и возвел руки к небу. – Семь месяцев скуки и одиночества! В Азкабане хотя бы дементоры бродят, а тут что? Один ты… Великое счастье.
Оливер поднялся с кресла и сделал крошечный шажок по направлению к выходу.
– Да счастье, счастье, сядь уже, – горько сказал Пьюси, метнув в сторону Оливера быстрый взгляд. – И все же, что им нужно? Старый значок факультета? Вуд, ты не знаешь, они не подорожали?
– Подорожали, – согласился Вуд. – В магазине Фреда и Джорджа теперь продаются по два кната пачка. Безумные деньги.
– А гриффиндорские? – с подозрением уточнил Эдриан.
– По галлеону, – с удовольствием ответил Оливер. – На них – золотая краска.
– А на наши зажали, – сказал Пьюси с осуждением и наконец–то сел, вцепившись ладонями в края стула. – Вот и верь после этого россказням о благородстве грифферов.
Его шутливый тон совсем не гармонировал с удрученным выражением лица, и Оливер счел за благо вернуть тему в нужное русло.
– Может, у тебя остались их старые вещи? Памятные, квиддичные?
– Да–а, – с сомнением протянул Эдриан. – Кубок с четвертого курса, который Марк почему–то считает лично своим. У него этих кубков уже…
– Может, этот особо дорогой?
– А Грэх зачем, помочь тащить?
На это ответить было нечего.
– Забыл бы тогда или встретился и узнал, – посоветовал Оливер, глядя на часы, показывающие семь вечера. – Что ты от этого теряешь?
– Не могу забыть, зачем–то я им понадобился? Но могу не сдержаться, Вуд, – серьезно сказал Пьюси. Он вскинул палочку, пробормотал заклинание – и маленькая стрелка на часах отъехала на два деления назад. Оливер рассмеялся. – Наброшусь на них с кулаками… И прощай, Эдриан.
– Почему Эдриан?
– Потому что ты их видел, – тоскливо пробормотал Пьюси. – Или Грэх истощал и помельчал?
– Нет, – честно сказал Оливер, вспоминая. – Он здорово вырос.
– А Марк?
Оливер пожал плечами, выпятил вперед грудную клетку, поджал живот и обхватил кулак на левой руке ладонью правой.
– То–то и оно.
– Так и ты не маленький, – возразил Оливер не слишком уверено. – Домовик поможет.
Пьюси расхохотался во весь голос, обнажая ряд белых зубов.
– Закапывать он меня поможет… Слушай, Вуд, приходи с ними вместе, а? Марк тебя со школы больше всех ненавидит, отвлечешь от меня.
– Ты удивительно любезен, – изумленно сказал Оливер. – Даже не знаю, чем отблагодарить.
– Потом сочтемся. Нет, правда, скажи им, что я без тебя встречаться не буду. Не драться, – поспешно добавил Пьюси, мотая головой, – просто при гриффиндорце ни один слизеринец другого не тронет, это не по правилам – видеть посторонним, что на нашем факультете, пусть даже и бывшем, что–то не так. Придешь?
– Нет.
– Пожалуйста?
– Нет.
– Решил избавиться от проблемного соседа?
– Если больше не будешь подсылать ко мне привидения, то не такой уж и проблемный.
– Эй, это сделал домовик! – возмутился Эдриан.
– Ну конечно домовик, – согласился Оливер, начиная двигаться к выходу: Брук должна была приехать с минуты на минуту. – Сам по себе. И мандрагору закопал. И прошлых жильцов всех разогнал.
– Закопал и разогнал, – кивнул Пьюси. Он поднялся и пошел рядом, провожая Оливера через длинный холл. – Приходи – и обещаю тебе больше не доставлять никаких неприятностей.
– Ты месяц назад уже обещал.
– Еще раз пообещаю. Два обещания сильнее, чем одно.
– Ты и десять–то не выполнишь! Кто вчера наш сад подсолнухами усыпал?
– Это было в знак раскаяния перед твоей женой!
Оливер махнул рукой: спорить с Эдрианом было бесполезно.
– В нашем… в маггловском мире подсолнухи не вырастают за день, как и мандрагоры, Эдриан, – сказал он, распахивая тяжелую дубовую дверь. – Я их почти час срезал и по вазам и чашкам распихивал. А у Брук оказалась на них аллергия.
– Больше не буду. Если придешь, честно обещаю больше ничего и никогда!
Оливер вышел на широкий двор, окруженный знакомым деревянным забором, крутанулся на месте – и двор тут же съежился до крошечных размеров, засаживая сам себя развесистой сиренью.
– Ничего и никогда? – повторил Оливер в пустоту.
– Слово слизеринца! – отозвался невидимый Эдриан. – Придешь?
Оливер вздохнул и проследил за мелькнувшими за поворотом фарами машины Брук.
– Приду. Не забудь доступ к дому дать, а то буду ловить их по всей Англии.


*****

Пики, домовик Эдриана, носился по особняку с такой скоростью, что Оливер давно перестал обращать внимание на мелькающие тут и там пятна от его появления. Он находил незаметную пыль, несуществующие крошки и столетние царапины на мебели и с очевидным удовольствием тер, мыл, скреб, затирал, начищал…
Эдриан бегал вслед за ним, скорее мешая, чем принося ощутимую пользу. Уровень его бытовой магии был близок к уровню Брук – никакой, – поэтому домовик иногда с осуждением поглядывал в его сторону, но благоразумно молчал. Единственным спокойным существом в доме была черная кошка Эдриана, которую так и звали – Кошка, она лениво двигалась за солнечным лучом, ползущим по полу, тянула лапы и подставляла живот теплу, лишь изредка приоткрывая глаза от наиболее шумных ругательств Пьюси.

[vitanga]

Часы пробили пять, и словно по мановению волшебной палочки в доме наступила тишина. Эдриан сел на свой стул, сложил руки на коленях и непринужденно засвистел, болтая ногой.
– Их еще нет, – сказал Оливер, выглядывая из окна, и свист тут же прекратился. – А ведь обещали не опаздывать.
Словно в противовес его словам забор покрылся рябью, сквозь него протиснулась рука, обшарила пустое пространство перед собой – и тут же исчезла из виду.
– Решают, как войти, – поведал Оливер тут же нахмурившемуся Эдриану. – Не доверяют забору.
– Почему никто не входит через калитку? – нервно спросил Пьюси. – Для кого ее делали?
Оливер не ответил: Флинт все же решился и влез во двор и теперь стоял, удивленно оглядываясь по сторонам. Вслед за ним проник Монтегю, указал на дом – и оба направились к нему, вертя головами по сторонам с нескрываемым любопытством.
– Пришли.
Свист тут же возобновился; Оливер прислушался к стуку в двери, к приветственной речи Пики, к глухим шагам по каменному полу холла – и обернулся, стараясь ничем не выдать охватившее вдруг чувство тревоги.
Нужно было не соглашаться, и так с трудом получилось сохранить лицо, когда Флинт и Монтегю, как призраки из прошлого, появились из соседнего участка. Злость, давно закопанная и похороненная в глубине души, неожиданно вылезла наружу, начисто сметая все уговоры про то, что школа давно закончилась, как закончилась и детская война между факультетами, и просто война, и война за кубок, и война за место на поле и за лучшее время. Все это было глупо и вспоминалось иногда с улыбкой, а иногда с удивлением, как можно было столько времени тратить на идиотские перепалки и лежания в Больничном крыле вместо занятий действительно полезными делами.
Но Флинт…
Маркус Флинт сумел одним плевком в ладонь разбудить то, что по всем признакам было давно мертво.
– Пьюси.
– Флинт.
– Пьюси.
– Монтегю.
– Инфернал, – непонятно к чему сказал Флинт и посмотрел на Оливера темными насмешливыми глазами.
– Оливер, – спокойно напомнил Вуд, кивая в знак приветствия. Поскольку хозяина дома хватило только на две фамилии и теперь он сидел, уставившись в одну точку на полу и крутя пуговицу на рукаве рубашки в разные стороны, Оливер взял на себя его роль и предложил: – Присаживайтесь.
– Мы ненадолго, – сказал Флинт.
Он переглянулся с Монтегю, затем оба уставились на Оливера так пристально, словно искренне желали оказаться ему где угодно, только не в этом доме.
– Оливер останется, – подал голос Пьюси. Он оторвался от созерцания пола и напряженно поинтересовался: – Зачем вы пришли?
Флинт еще раз переглянулся с Монтегю, будто искал поддержки, затем шагнул к Эдриану, пошарил в кармане своей мантии и протянул ему оборванный со всех сторон лист, очень похожий на колдографию.
Что была на ней изображено, с такого расстояния разглядеть не удалось, да Оливер и не старался.
– Оу, – глубокомысленно сказал Пьюси и надолго замолчал, рассматривая бумагу.
Монтегю уселся в кресло, трансфигурированное из стола, а Флинт застыл статуей, внимательно глядя на Эдриана. Из всех звуков в доме остались только тиканье часов и слабое шуршание и кряхтение где–то над головой: трудолюбивый Пики никак не мог остановиться и покончить с уборкой, пусть даже и там, куда приличные гости никогда бы не зашли.
Эдриан отмер.
– Ладно, Оливер, спасибо, но тебе пора, – сказал он чужим голосом, не отрываясь от колдографии. – Извини, что так получилось… Увидимся.
– Ты уверен?
– Он уверен, – влез Флинт, и злость тут же заинтересованно подняла голову. – Тебе же ясно сказали – вали, козлиная борода.
Оливер глубоко вдохнул, медленно выдохнул, собирая в кулак все возможное терпение, развернулся и вышел из гостиной.
– Я его продал Флэтчеру, – долетели вслед слова Эдриана.
Флинт ругнулся, Монтегю гневно прошипел, а затем Пики невежливо подтолкнул Вуда к выходу и захлопнул дверь за его спиной.
Если бы сейчас на небе сорвалась и упала звезда, Оливер ни секунды не раздумывал бы над желанием: никогда больше не встречаться с Маркусом Флинтом. Он с надеждой поднял глаза, забыв про время, и тут же зажмурил их от слепящего солнца, еще достаточно высоко висевшего над горизонтом.
Однако загадать желание это ничуть не помешало.


*****

– Господин Оливер, сэр…
Оливер повернулся на другой бок и подложил ладонь под щеку.
– Господин Оливер Вуд!
Голос был скрипучий и неприятный, и сон, еще недавно раскрашенный яркими образами, переменился, превратившись в мешанину смутных темных пятен.
– ГОСПОДИН ОЛИВЕР ВУД, СЭР!
Оливер подскочил на кровати и прежде, чем успел сообразить, потянулся к палочке, которая давно уже не занимала место под подушкой. На мгновение охватил ужас от мысли, что на дом напали, и только спокойное сопение Брук рядом позволило окончательно проснуться и прийти в себя.
– Господин Оливер…
Теперь Вуд узнал: голос определенно принадлежал Пики, но в темноте комнаты разглядеть, где именно тот находится, не представлялось возможным.
– Господин Оливер сэр Вуд, пойдемте со мной!
– Ты с ума сошел? Сколько времени?
– Два часа ночи… Помогите хозяину, господин Оливер, сэр…
Оливер выбрался из–под одеяла и вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой двери. Домовик тащился рядом с таким обреченным видом, тихо бормоча что–то себе под нос, что Оливер всерьез обеспокоился.
– Пики, что происходит?
– Хозяину плохо, хозяин сходит с ума и не слушает бедного Пики, хозяин сейчас поранит сам себя…
Оливер с подозрением склонил голову вбок и вполголоса поинтересовался:
– Очередная шутка?
Домовик бухнулся на колени и стукнулся головой о пол, и желание задавать вопросы отпало само собой. Вуд выбежал на улицу прямо в пижамных штанах, обернулся вокруг своей оси, протиснулся сквозь забор и едва не ослеп от света, заливающего все окна особняка.
Пьюси нашелся на первом этаже, в комнате, когда–то, скорее всего, служившей спальней, хотя сейчас совсем пустой, не считая одинокого зеркала возле стены. Бывшего зеркала, ибо сейчас от него остались лишь осколки, которые Эдриан расшвыривал по полу ногой.
И с первого взгляда стало ясно, насколько он пьян. Пьюси заметил Оливера, оскалился, собрал горсть осколков и швырнул их в сторону двери. От такого усилия он не удержался на ногах и свалился на пол, но тут же поднялся по стенке обратно и заозирался кругом, явно подыскивая, чем еще можно швырнуть.
– Пики! – заорал Оливер, и домовик тут же появился рядом, испуганно поджав громадные уши, – есть Умиротворяющий бальзам?
– Нет, господин!
– Отрезвляющее?
– Нет, господин!
– Снотворное?
– Нет, господин!
– Хоть что–нибудь есть?!
– Костерост.
Оливер простонал.
– Скачи ко мне в дом, залезь в подвал, отодвинь зеленый ящик с инструментами и принеси мне все, что лежит за ним, только тихо! – велел он, прячась за косяком от очередной горсти осколков, полетевших в голову. – И быстро!
Домовик исчез, зато из спальни появился Эдриан; он побрел по коридору, пошатываясь и больше не обращая на Оливера никакого внимания, сполз по перилам на ступеньки и обхватил голову руками.
Домовик появился действительно быстро; Оливер схватил маленький пузырек с тягучей жидкостью коричневого цвета, откупорил крышку, дошел до Эдриана и, не встретив никакого сопротивления, влил четверть содержимого ему в рот, искренне надеясь, что через полтора года Умиротворяющий бальзам все еще сохранил свои свойства.
Сохранил.

[vitanga]

Взгляд Эдриана постепенно обрел осмысленное выражение; Пьюси все еще был пьян, но больше не представлял угрозы ни для Пики, ни для самого себя. Оливер подхватил его под мышками и с помощью домовика доволок до кухни, где усадил на низкий стул возле стола.
Эдриан скрестил руки перед собой, уронил на них подбородок и уставился в никуда.
– Судя по всему, – осторожно сказал Оливер, на всякий случай отходя в другой конец кухни, – вы отлично поболтали.
– Отлично, – ровно повторил Эдриан. – Просто превосходно. Целых пять минут.
– И чего они хотели?
Пьюси огляделся по сторонам и, заметив початую бутылку с огневиски, потянулся к ней. Оливер перехватил ее на долю секунды раньше, засунул в шкаф для посуды и вжался в дверцу спиной.
Эдриан сел на место и одарил Оливера холодным взглядом.
– Шпионишь, Вуд?
– Шпионю, – согласился Оливер и протяжно зевнул. – Всю ночь ждал, когда же можно будет прибежать и спросить.
– Ждал он... Я тоже ждал! – разъяренно воскликнул Пьюси, и Оливер крепче сжал в руке пузырек с остатками бальзама. – Два года ждал, когда же наконец можно будет выйти отсюда, найти их и все вернуть, а теперь что?.. Чего ждать? Они друг на друга смотрят как… Как на тебя!… Зачем ты меня нашел, долбанный Вуд?
– Ты сам нашелся.
– Ты мог бы купить дом через дорогу – и никогда бы не увидел моего забора! Ты же почти маггл, паршивый маггл, почему с грифферами всегда все не так, как с остальными?
– Или ты прекращаешь нести чушь, – предупредил Оливер, начиная злиться всерьез, – или я сейчас ухожу. Совсем.
На лице Эдриана проступили следы тяжелого раздумья: он определенно был склонен продолжать ругаться, но перспектива остаться в одиночестве его не прельщала – это было ясно с самого начала их нового знакомства. Он с надеждой покосился на недоступный ящик, прошипел на отрицательное покачивание головой Оливера и рухнул обратно на руки.
– Ненавижу все это. Ненавижу. Хорошо быть тобой.
– Почему?
– Нет друзей, нет забот, – отрезал Эдриан, и Оливер опешил. – Когда никого нет, никто и не бросит.
– Ты меня плохо знаешь, – запальчиво сказал Вуд, возмущенный до крайности. – Одни только Уизли чего стоят!
Пьюси наморщил лоб и прикрыл один глаз.
– Уизли– грызли… Как его там… Порки?
– Перси!
– Перси–шмерси… А бывало, – Пьюси прикрыл и второй глаз и оперся щекой на узкую ладонь, – выйдешь втроем на Астрономическую башню – а вдалеке Вуд на метле болтается. Один на все поле. Придем в раздевалку – там Вуд в углу сидит, метлу полирует. Все время в гордом одиночестве, никому не нужный со своим квиддичем. Марк поставил… Кстати! – Пьюси оживился, оторвался от ладони и выдавил из себя кривую улыбку. – Марк поставил пять галлеонов на то, что ты никогда не женишься. Говорил, что нет в мире такой же скучной и еба… – Он всмотрелся в лицо Оливера и прикусил язык. – В общем, что таких как ты больше нет. Он мне должен, сукин сын!
Все это было более чем неприятно.
– Напиши ему, – мрачно сказал Оливер. – Напиши, что он проиграл. И пять галлеонов, и друзей. Так и напиши.
Пьюси что–то еще воскликнул, но Оливер уже не слышал, неожиданно оказавшись возле собственного порога.
Аппарация прошла успешно, хотя выполнившее ее тело забыло спросить разрешения у затуманенного злостью разума. Оливер с досадой, от всей души пнул ступеньку – и скривился от боли, совсем позабыв про босые ноги.

*****

– Вуд!
Оливер дотянулся до включенного плеера Брук, впихнул наушники в уши и откинул голову на спинку лежака, полностью отдаваясь во власть закатного, уже почти не греющего солнца.
Через несколько минут невидимая сила дернула провод с таким усердием, что наушники отлетели на добрых десять футов и свалились в клумбу с мелкими розовыми цветами; Оливер пожал плечами, подложил руки под голову и честно попытался вздремнуть.
Не тут–то было.
– Инфернал!
– Я тебя не слышу, – сказал Оливер и только тогда сообразил, что второй шепот принадлежит отнюдь не Пьюси. – А тебя – тем более!
За забором заржали, затем пошептались, опять заржали и запыхтели. Оливер попытался понять, что там происходит, но вспомнил про данное себе неделю назад обещание никогда больше не связываться ни с одним из слизеринцев, поднялся с лежака, вытащил наушники из клумбы и похромал в дом.
– Что с ним?
– Пальчики вывихнул! На работу уже пять дней не ходит.
– Его раньше с такой травмой с поля не согнать…
– Оливер, – удивилась Брук, выходя навстречу и заглушая своим голосом раздражающий шепот. – Я думала, мы еще поваляемся.
– Есть хочу, – ответил Оливер, протискиваясь мимо неё в дом. – Да и жарко сегодня.
– Ты послал меня за пледом, – напомнила Брук. – А теперь – жарко?
– А теперь – жарко, – сердито подтвердил Оливер, захлопывая двери. Он устыдился собственной вспыльчивости и примирительно добавил: – Запах от твоего пирога не дает расслабиться, живот ноет.
Брук улыбнулась, кивнула и понесла плед обратно в кладовку. Оливер прошел на кухню, действительно окутанную соблазнительным запахом мясного пирога, окинул одобрительным взглядом бутылку сливочного пива, выставленную на стол, открыл шкафчик и потянулся за тарелками.
Что–то было не так.
Оливер обернулся и вновь осмотрел кухню. Все стояло на своих местах: маленький стол, окруженный четырьмя стульями, картины, купленные за бешеные деньги у какого–то «очень модного художника», трескучий холодильник, одинокий цветок на окне и столь же одинокая бутылка сливочного пива.
Сливочного пива в фирменной бутылке «Трех метел» с летающей на этикетке надписью.
– Я приглашала миссис Портман на пирог, – крикнула Брук из коридора, и Оливер одним махом подскочил к столу, схватил бутылку и, имея на раздумья всего несколько секунд, запихнул ее в раковину. – Но мистер Портман вновь учудил, и ей пришлось вызывать трубочиста, – с легким сожалением поведала она, входя в кухню. – Так что она отказалась. Ты чего стоишь?
– Я поухаживаю за тобой, – сказал Оливер, подталкивая Брук к столу, подальше от раковины. – Тарелки, вилки… Ты и так бегаешь за мной уже неделю.
– Ладно. Но твоя нога…
– Она в порядке, – соврал Оливер, чувствуя себя после прыжка преотвратно. Он выставил тарелки на стол, достал пирог из духовки и сел, стараясь не морщиться. – Так что там мистер Портман?
– Нож, – сказала Брук, приподнимаясь, и Оливер вновь вскочил.
– Я подам. Так что?
Брук порезала пирог, разложила куски по тарелкам и поведала:
– Он изобрел порошок. Утверждает, что если его закинуть в камин, то можно попасть в любую точку мира. Прямо из камина, представляешь? Он его туда закинул, а потом сам попытался влезть. Хорошо, что миссис Портман вовремя углядела, но теперь, говорит, вонь на весь дом стоит, – она пожевала кусок пирога и внимательно поглядела на Оливера. – Такое ведь нельзя сделать, правильно? А то ты временами от нашего камина глаз оторвать не можешь…
Оливер подавился и, кашляя немного дольше, чем полагалось, пообещал себе во избежание неприятностей достать банку с Летучим порошком из секретного места под половицей и отдать ее Фреду.
Или Джорджу.
– Нет, – откашлявшись, сказал он, надеясь, что в голосе не прозвучит ничего лишнего, – конечно, нет. Он старый человек, чего только в голову не придет.
– Вот и она так же говорит, – подхватила Брук, откидываясь назад и опираясь головой на подоконник за спиной. – Боится, что в следующий раз он решит улететь, махая руками – и свернет себе шею. А–а, знаешь, что он выдумал в прошлом месяце? Насобирал каких–то жуков и решил сварить из них…
Стекло в окне, прямо над головой Брук, внезапно полностью запотело, как будто кто–то огромный выдохнул на него горячий воздух из легких в морозный зимний день. Оливер напрягся, отложил свой кусок пирога на тарелку и попытался прислушаться к звукам на улице сквозь рассказ жены.
– Только там такое варево получилось, – продолжала тем временем она, – что у них кошка нанюхалась, два дня от него не отходила, а теперь есть отказывается. Миссис Портман её к каким только ветеринарам уже не водила, все только руками…

[vitanga]

На запотевшем стекле появилось крошечное пятно, словно кто–то с другой стороны решил вспомнить детство и порисовать узоры пальцем. Пятно постепенно удлинялось, изворачивалось, покрывалось длинными потеками, пока, в конце концов, не сложилось в кособокую букву «И». Оливер нахмурился и с трудом перевел взгляд на Брук.
И впервые прислушался по–настоящему.
– …говорит, что существовало зеркало, смотря в которое можно увидеть все свои заветные желания, даже те, которые ты пытаешься спрятать в глубине души. Ну вот откуда люди берут подобную чушь? Я всегда говорила, что лучше читать полезную литературу, чем сказки, от которых…
Мистер Портман знал о Летучем порошке, о зеркале Еиналеж и варил зелья. И если по одиночке эти пункты выглядели вполне безобидно для маггловского сумасшедшего, то всё вместе складывалось во вполне осмысленную картинку. Скорее всего, он был сквиббом, учащимся по очередной книжке для таких как они, выпущенной из жалости для обманчивой надежды. Хотя не могло ли случиться так, что ему по невероятной случайности забыли прислать письмо, а все его фантазии – следствие?..
Мысль оборвалась на середине, потому что пятно на стекле вновь зашевелилось, и, словно куда–то торопясь, спешно вывело: «звини, Ву». Вместе с уже почти совсем исчезнувшей «И» получалось «Извини, Ву», и Оливер удивленно скривил губы, поражаясь, как можно извиняться так неуклюже, чтобы делать все только хуже.
Отсутствие последней буквы фамилии ужасно раздражало.
– Ладно, пойдем в гостиную, – неожиданно сказала Брук, поднимаясь, и только тогда Вуд вспомнил об оставленной в раковине бутылке. – Я помою посуду, а ты…
– Я сегодня за тобой ухаживаю, – напомнил он, вскакивая с места, обнимая Брук за плечи и выталкивая ее из кухни так, чтобы ни раковина, ни окно не попадали в поле ее зрения. – Ты иди, я скоро.
Она наконец ушла; Оливер, чувствуя себя нашкодившим щенком, спрятал бутылку под раковину, подошел к окну, поглазел на пустой двор и, подумав, угрожающе провел ребром ладони по шее.
Неподалеку радостно захохотали в три голоса.


*****

Едва машина Брук скрылась в утреннем холодном тумане, Оливер стоял на пороге знакомого особняка. На стук никто не отозвался; злой Вуд обошел дом, тарабаня в каждое окно, попрыгал, пытаясь заглянуть вовнутрь, вернулся к двери и замолотил по ней здоровой ногой, искренне надеясь, что дверь слетит с петель.
Она открылась. Появился Пики, выглядевший на удивление странно: вместо его ежедневной одежды, больше похожей на мешок, чем на платье, на его плечи была накинута черная ткань, дважды перемотанная лентой на поясе. Впрочем, домовик Эдриана был свободен и мог одеваться так, как желала того его душа, поэтому Оливер, невежливо отпихнув его в сторону, прошел в холл и собирался уже подняться по лестнице в спальню Пьюси, когда Пики схватил его за штаны и прошептал:
– Господин Оливер, сэр… Хозяин в гостиной, но…
– Отлично! – сквозь стиснутые зубы сказал Оливер, направляясь именно туда и таща прицепившегося мертвой хваткой домовика за собой. – Эдриан, твою мать, нужно поговорить об обещаниях и слове слизеринца!
– Но у него гости…
– Я знаю.
– Господин Маркус Флинт и гос…
– Я знаю!
– И у них траур…
– Замечательно, – не вслушиваясь, отозвался Оливер, входя в гостиную. – Траур так… Что?
– Траур, – тихо повторил домовик.
Вуд резко затормозил на пороге, но было поздно: его заметили.
Все шторы в гостиной были задернуты так плотно, что сквозь них не пробивалось ни луча утреннего света. Единственная свеча на круглом столе, выставленном посреди комнаты, тускло освещала лица сидящих вокруг слизеринцев, казавшиеся мертвенно–бледными. Флинт поднял голову первым, молча кивнул и столь же молча дотянулся до бутылки с огневиски, стоящей между свечой и странным, плохо различимым в полумраке предметом прямоугольной формы с лентой, до ужаса похожим на рамку для траурных колдографий. Эдриан подал Флинту свой бокал, одновременно взмахом руки приглашая Оливера занять единственное свободное место. Монтегю вообще был где–то в другом мире: он смотрел куда–то вдаль невидящим взглядом, подперев подбородок кулаком, и беззвучно, пугающе шевелил губами, словно разговаривал с кем–то, невидимым для остальных.
Злость испарилась без следа.
– Извините, – беспомощно сказал Оливер, ощущая, как от неловкости пересыхает горло. – Я… не знал… пойду... Мне очень жаль.
– Ничего, – глухо ответил Эдриан. – Останься.
– Выпей с нами за упокой, – без эмоций сказал Флинт. – Он был хорошим магом и не заслужил гибели в столь раннем возрасте.
Рамка для колдографий пугала неизвестностью; Оливер судорожно подбирал осторожные слова, чтобы узнать имя погибшего, а Пики уже впихивал в его руку заполненный до половины стакан.
Флинт встал, за ним поднялись и остальные, и несколько долгих минут они просто печально смотрели друг на друга, не издавая ни звука. В воздухе витал дух скорби; Оливер стоял посреди комнаты, боясь шелохнуться и мысленно обещая себе никогда, ни по какой причине не влетать больше в чужой дом без приглашения.
Наконец Флинт заговорил, негромко и медленно:
– Мы познакомились много лет назад. Я сначала не принял его всерьез, он казался мне таким же, как все остальные, – он грустно улыбнулся и покачал головой, – шумным, болтливым… Но у него было столько энергии, что хватило бы на двадцать магов. Он появлялся в одном месте, а через секунду – уже в другом, никогда не задерживаясь нигде дольше нескольких минут.
Оливер вдруг подумал, что такие же слова скажут и на его собственных похоронах. Мысль была неприятной и неуместной, и он вновь прислушался к Флинту.
– Он всегда хотел быть таким, как я, добиться таких же успехов в квиддиче, но ему так и не удалось дотянуться до своей мечты. Квиддич – это все, чем он дышал, чем он жил, к чему у него были пусть и жалкие, но все же хоть какие–то способности.
Упоминание о квиддиче заставило сердце забиться чуть чаще. Последняя фраза звучала как–то нехорошо, но Флинт говорил потеряно, вряд ли от горя понимая, что проявляет неуважение к погибшему. Оливер вздохнул и незаметно покрутил кистью затекшей от долгого поднятия руки.
– Если бы у него было время, возможно, мы бы еще сыграли с ним решающий матч, пусть один, пусть не с профессиональной командой, но сыграли бы. Я бы поддался, чтобы он в полной мере смог ощутить вкус победы, такой, которая опьяняет, дарит ощущение настоящей жизни, свободы и власти над миром. Когда перестает существовать время и пространство, перестает существовать все, кроме обжигающего Кубка в твоих руках, и уже неважно, что будет завтра, неважно, что вчера твой соперник держал такой же Кубок в своих руках – сегодня это не имеет уже никакого значения.. Когда ты спускаешься на землю и не можешь вдохнуть, потому что ты переполнен до самого горла восторгом и гордостью, за себя, за команду, за болельщиков и жизнь в целом. Когда ты стоишь посреди поля, и вся толпа в унисон кричит твое имя, только твое, и для них сейчас не существует ничего более важного во всем мире…
Размеренный голос Флинта куда–то поплыл, слова постепенно затихали, огонь свечи расплывался, а перед глазами встало огромное поле, синее от флагов болельщиков «Паддлмир Юнайтед». Ветер трепал волосы, пытался сорвать шарф, и душа обрывалась и падала вниз на особо опасных поворотах, и нужно было не пропустить тот самый момент, когда квоффл подлетает слишком близко, когда соперник несется на тебя и ты не можешь понять, куда он свернет, и вся толпа, в унисон…
«Вуд, Вуд, Вуд!»
«Это твой Кубок, Оливер!»
«Мы лучше всех!»
– Но она пришла за ним, – с нотками отчаяния сказал Флинт, и Оливер вздрогнул и вернулся в реальность, едва не уронив стакан. – Тощая и костлявая, страшная в своей жажде добиться своего. Она забрала его в свой мир, такой отличный от нашего, такой черный и беспросветный, лишенный магии и веселья… Надеюсь, никого из нас не постигнет столь же печальная участь… Светлая память, Оливер Вуд!
– Светлая память, – пробормотал Оливер вместе со всеми, поднес стакан к губам и поперхнулся первым же глотком.
Остальные хладнокровно допили до дна.
– Я бы постучал тебе по спине, – совсем другим тоном сказал Флинт, – но инферналам не страшно захлебнуться, они и так уже дохляки.
Монтегю, заинтересованно косясь на него, почесал висок.
– Я их отговаривал! – влез Пьюси. – Но они сильнее, ты же знаешь!
Оливер не слушал; волна гнева зародилась где–то в желудке, схватила за горло и растеклась по всему телу, перерождаясь в ледяную, затмевающую разум ярость. Он шагнул вперед и повернул рамку для колдографий лицевой стороной к себе, срывая опавшую ленту похолодевшими пальцами. На него уставилось его собственное лицо, вырезанное из старого выпуска «Квиддич для всех», с радостно смеющимися глазами, такими, какими их отражало любое зеркало всего два года назад.
Лицо из другой жизни.
– Если еще раз ты, твои дружки или твой домовик появятся на пороге моего дома, – холодно сказал Вуд, не глядя на Пьюси, – я вызову авроров и сообщу и то, что к тебе ходят посетители, и что ты нарушаешь покой своих соседей, и что ты нарушаешь Статус о секретности. И посмотрим, как весело тебе будет дальше здесь жить.
Оливер залпом допил огневиски, поставил стакан на стол и, подхватив рамку, быстрым шагом вышел из комнаты, стараясь не перейти на бег.

*****

[vitanga]

– Господин Оливер Вуд, сэр…
– Пошел вон! – заорал Оливер, даже не успев толком проснуться. – Вон из моего дома!
Брук слетела с кровати, стягивая с Оливера легкое одеяло, щелкнула выключателем и испуганно заозиралась по сторонам.
– Извини, – жмурясь от режущего глаза света, попросил Оливер. – Я не хотел орать, кошмар приснился.
Брук глубоко вдохнула и приложила руку к груди.
– Напугал до чертей, – хрипло призналась она. – Что за кошмар?
Оливер неопределенно махнул рукой, нагнулся, втягивая одеяло обратно на кровать, укрыл вернувшуюся в постель Брук и сказал:
– Ерунда всякая про домовиков… домовых… домашних духов, в общем.
Брук коротко засмеялась, поглядела на часы, отвернулась к стене и выключила свет.
– Спи, сказочник. Полночь уже.
– Сплю, – согласился Оливер.
Через несколько минут она задышала ровно и глубоко, и Оливер, оторвав голову от подушки, внимательно огляделся по сторонам. В спальне было темно и тихо; изредка из–за леса раздавался шум большой дороги с пролетающими мимо Миклхема машинами, с первого этажа периодически дребезжал холодильник, напоминая, что давно следует купить новый, вдалеке лениво лаяла собака, отгоняя нахальных лис. Оливер вслушивался и всматривался до тех пор, пока шея не заныла от напряжения, но, не найдя никаких признаков расхаживаний Пики по дому, успокоился, вернул голову на место и закрыл глаза.
– Господин Ол…
– Да твою ж мать! – поражаясь такой наглости, прошипел Вуд. – Вон! Вон отсюда, ты понимаешь?
Он перевернулся на живот, накрыл голову подушкой и прижал ее к ушам. Лежать носом в кровать было неудобно, под подушкой катастрофически не хватало воздуха, но Оливер твердо решил уснуть именно так.
За одеяло потянули, под него проник сквозняк, а голого бедра коснулось что–то холодное и маленькое. Оливер взбрыкнул ногой и прикосновение исчезло, но через секунду маленькие пальцы пробежали по спине, между лопаток, настойчиво тыкая по позвонкам.
Оливер вздохнул, поднялся с кровати, накинул халат, осторожно вышел из комнаты и схватил тут же появившегося рядом Пики за ухо, приподнимая его над полом.
– Твой хозяин решил остаться один?!
Пики пискнул от боли.
– Хозяину нужна помощь!
– Сейчас ему обеспечат помощь, – свирепо произнес Вуд, отпуская ухо и направляясь вниз по лестнице к кладовке. – Лучшая группа авроров примчится с лучшей помощью!
– Хозяин умолял, чтобы вы пришли, господин Оливер, иначе Пики лишится своего места, сэр, и пойдет жить на улицу!
Оливер распахнул кладовку, ступил внутрь, тут же чихнув от пыли, отодвинул в сторону велосипед, так и не отданный Пьюси, и стянул с полки громоздкий ящик. Брук никогда не заглядывала сюда, хотя исправно хранила в ящике все свои детские игрушки. Оливер распахнул крышку, сунул руку между плюшевым медведем и красивой куклой с хлопающими глазами, провел по деревянному дну рукой, обыскивая пространство, и, не нащупав того, что искал, растеряно высыпал содержимое ящика на пол.
Палочки не было.
Оливер раскидал посеревших от старости медведей, зайцев и оленей по всей кладовке, прощупал набивку, залез в карманы кукол, осмотрел каждую щель пустого ящика, на всякий случай заглянул на полку и ошарашено сел на колени посреди наведенного бардака.
Палочки не было нигде.
Растерянность развеялась, уступив место неожиданному страху. Право, бояться было нечего: война давно закончилась, а маггловская жизнь не была настолько сложной, чтобы требовалось вмешательство магии, да и когда в последний раз приходилось ею пользоваться? Оливер почти уговорил сам себя, когда понял, что руки отдельно от мозга продолжают обшаривать каждую игрушку по десятому разу, вновь и вновь пытаясь нащупать знакомую гладкую рукоятку.
– Если вы ищете свою палочку, сэр, то вам нужно пойти со мной.
Оливер скрипнул зубами, начиная ненавидеть этот дом, соседа и всё в пределах Миклхема.
– Где она?!
– Она у меня, сэр, но я отдам ее только…
– Сейчас! – тоном, не терпящим возражений, приказал Оливер, поднимаясь с колен и пытаясь схватить Пики за длинный балахон. Домовик повел головой – и пальцы Оливера сомкнулись в пустом пространстве.
– Вам нужно пойти со мной, – настойчиво повторил Пики с верхней полки у стены. – Пожалуйста, сэр!
Оливер с бешенством потряс полку, отчего все коробки, ящики и ящички с грохотом посыпались вниз, едва не придавив его самого. Брук наверняка проснулась; впрочем, сейчас Оливеру было все равно, весь мир сузился до одного–единственного наглого существа, уже переместившегося в коридор.
– Пожалуйста, сэр, Пики останется без места!
– Пики останется без ушей! – предупредил Оливер, настигая его в два огромных прыжка, но домовик вновь исчез. – А твой хозяин – без очень нужного органа!
– Пики проживет без ушей, – сказали ниоткуда и одновременно отовсюду, – но без места прожить не сможет! Я могу сломать палочку, сэр, хозяин приказал уговорить вас любым способом!
Оливер набрал полную грудь воздуха, успокаивая клокочущий внутри гнев, подумал и сказал:
– Ладно, отдай её мне.
– Ладно что? – уточнил домовик. – Ладно – сэр Оливер пойдет в особняк?
– Ладно, сэр Оливер пойдет в особняк! – гнусаво передразнил Вуд. – Отдавай палочку – и я найду, в какое место твоего хозяина ее впихнуть!
– И вы обещаете не вызывать авроров?
– Обещаю не бить твоего хозяина дольше часа!
– А авроры?
– Авроров бить тоже не буду!
– А вызывать? Сэр.
– И вызывать не буду! – рявкнул Оливер и тут же почувствовал, как в ногу уперлось что–то длинное и твердое. Он запихнул руку в карман халата и с облегчением нащупал свою палочку, как никогда радуясь ее присутствию. – Пойдем! Пойдем, черт бы тебя драл!
Двери особняка были распахнуты настежь; изнутри слышались ругательства и проклятия, но на сей раз от расправы над слизеринцам не спасло бы и появление самого Мерлина, умоляющего оставить на них хоть одно живое место. Оливер взлетел на второй этаж, ориентируясь на голос и перепрыгивая через две ступеньки, ворвался в спальню Эдриана и остановился, разглядывая лежащего на кровати окровавленного от шеи до пояса Флинта и снующего над ним Пьюси.
– Разумеется, – ехидно протянул Оливер, подходя ближе. – Что с ним – ранен или убит?
– Ранен! – крикнул Пьюси. – Вуд, он не приходит в сознание, что мне делать?!
– О–о, я тебе помогу, – пообещал Оливер. – Я вам всем помогу!
Он подошел еще ближе, уперся коленями в матрас, руками – в бок Флинта и, поднапрягшись, спихнул его тело с кровати.
Голова Флинта стукнулась о деревянный пол с глухим звуком; точно такой же звук вылетел из Эдриана, а сам он побелел так, что Оливер мысленно зааплодировал его актерским талантам.
– Ты больной? – бескровными губами спросил Эдриан и тут же просипел в ответ сам себе: – Ты больной! Что ты творишь?! Пики!!!
Это было странно: Флинт не подавал признаков жизни, хотя от такого удара любой бы как минимум застонал и уж точно не стал бы лежать без малейшего движения. Оливер обошел кровать и пнул Флинта носком тапка чуть пониже спины.
– Съебал отсюда! – завопил Пьюси, отпихивая Оливера обеими руками с невероятной силой, и взревел: – ПИКИ, СРАННЫЙ ТЫ ДОМОВИК, ГДЕ ТЫ?! Вуд, выродок, СЪЕБАЛ ОТСЮДА!
Даже Эдриан не мог сыграть настолько правдиво: он сел на пол и попытался перевернуть Флинта, но его руки так тряслись, что несколько попыток оказались совершенно безуспешными. Понимание медленно достигало мозга; кровь бросилась в лицо, застучала в висках, и Оливер, сгорая от стыда и мечтая провалиться глубоко под землю и никогда больше никем не быть найденным, отшвырнул Эдриана в сторону, грохнулся на колени, схватил Флинта за запястье и попытался нащупать пульс. Он был – был! – несущийся бешеными скачками, но был, и Вуд, оставив запястье в покое, перевернул Флинта на спину и разорвал на нем окровавленную рубашку.
Пуговицы разлетелись по сторонам; Флинт протяжно, страшно выдохнул, словно избавляясь от последнего кислорода в своих легких, а взору Оливера представились рванные, глубокие раны, исполосовавшие его грудь и живот уродливой сеткой. Тошнота подступила к горлу; Вуд сглотнул тягучую слюну, передернулся и прохрипел:
– Вмуо!
– Что?!
– В Мунго! – чуть разборчивее повторил Вуд, совладав с голосом. Он вспомнил о невозможности Эдриана убраться из этого долбанного дома по собственному желанию и вскочил с пола. – Я не смогу его перенести один, но я аппарирую туда сам и приведу…
– Нет, – зло и коротко сказал Пьюси. – Выбирай: или ты помогаешь его лечить, или забудь о том, что видел.
Он достал палочку и ткнул ею Оливеру в грудь.
– Что за бред? – потрясенно спросил Вуд, замирая на половине оборота. – Ты решил помочь ему умереть?
– Не твое дело. Или ты помогаешь – сейчас! – или иди, но ты забудешь о моем существовании сразу же, как покинешь этот дом. Я закрою для тебя вход. Решай, Вуд, и решай быстро!
Дело было плохо: Пьюси спятил. Паника нарастала, усиливаясь кошмарным дыханием Флинта за спиной; Оливер судорожно потер щеки, соображая, что делать, сел на корточки и еще раз пригляделся к ранам. Решение пришло само, хотя и грозило немалыми неприятностями.
– Мне нужно вызвать Патронуса.
– Зачем?
– Позвать Анджелину Джонсон. Она учится на колдомедика, Эдриан, и умеет держать язык за зубами. Я достану палочку?
Пьюси настороженно прищурился, но утвердительно кивнул.

*****

[vitanga]

*****

– Вам нужно не колдомедика, а покой и тишина, – разъяренно сказала Анджелина через бесконечное количество времени, вытирая мокрые руки об услужливо поданное Пики полотенце. – Лет на двести, вдали от всех остальных нормальных людей! Вы спятили!
Оливер кивнул. В голове стучали барабаны и звенели колокола, но на душе стало легче. От утреннего воздуха, пронизанного запахом травы и свежестью росы, тошнота постепенно отступала, но в том, что в ближайший месяц кошмары буду частыми гостями сновидений, Оливер не сомневался.
– Третий курс! – с укором напомнила Анджелина. Она села рядом на землю и с отвращением посмотрела на заляпанные кровью пижамные штаны. – Третий курс, Оливер, – это когда варят несложные зелья, помогают поить пациентов костеростом и очень–очень много слушают своих учителей, потому что ничего не знают!
– Ты справилась.
– А если бы нет?
– Но ты справилась.
– А если бы нет, Олли? Что было бы с ним? Во что ты ввязался?
Нужно было возмутиться, но сил с трудом хватало даже на то, чтобы пошевелить языком для ответа:
– Ни во что.
– Ни во что? – недоверчиво воскликнула Анджелина. – «Ни во что» – это когда тебя заставляют дать пять клятв, что ты не вызовешь ни колдомедиков, ни авроров, прежде чем впустить в дом? Или «ни во что» – это почти труп на полу и рядом ты с окровавленными по локоть руками?
Оливер изумленно округлил глаза.
– Это не я его!
– Не знаю, не знаю, – пробормотала Анджелина. Она вытянула ноги и с наслаждением прогнулась вперед, растягивая спину. – Я помню, как в школе ты грозился его убить. Несколько раз в день на протяжении всего обучения.
– Анджелина!
– Анджелина! – эхом повторила Джонсон. – Ему еще очень повезло. Раны – это ерунда, ты бы знал, во что превратились его ребра! Мне пришлось практически умертвить ему нер…
– Избавь меня от подробностей! – ужаснулся Оливер. – Лучше скажи, чего мне ждать от Фреда.
– Подарка! – отозвалась Анджелина язвительно. Она покрутила пальцем у виска. – Оливер, твой орел–Патронус орал на всю квартиру о том, чтобы я приходила в сию же секунду, одна, с запасами всех имеющихся зелий и никому ничего не говорила! Как ты думаешь, Фред перевернулся на другой бок и пожелал мне удачи?
Оливер виновато поковырял пальцем землю.
– Мне кажется, – гораздо спокойнее продолжила Джонсон, – что Фред даже не заметил бы, если бы я ушла. Хотя заметил, что это я… Ему стало проще дышать. А Джордж сейчас пребывает в сильнейшем чувстве эйфории, так что до утра он будет счастлив и беззаботен. А потом тебе конец.
Оливер обругал себя последними словами, вспомнив весеннюю ссору в первый день в доме Пьюси. От близнецов с тех пор не прилетало ни весточки, а замученный рабочими жалобами Перси и вовсе ни словом не обмолвился о творившихся в семье переменах. Оливер задумался, уместно ли будет спросить Анджелину об отношениях с близнецами и об отношении самих близнецов друг к другу, но она уже заговорила сама:
– Не переводи тему, Олли. Во что ты влип?
– В слизеринцев, – буркнул Оливер, скосив глаза на особняк. За стеклом кухонного окна бегал Пьюси, выискивая ингредиенты из списка, составленного Анджелиной. – Поверь, это было не по собственной воле.
– Они тебя заставили? Если они тебе угрожают, скажи мне, мы найдем выход!
Оливер от души расхохотался, заставив сорваться с кустов нескольких маленьких пташек. Анджелина всегда была такая, прямолинейная и не знающая сомнений, бросалась на защиту любого члена команды раньше, чем тот успевал сообразить, что ему вообще нужна защита. Можно было бы поспорить на галлеон, что сообщение от Патронуса вызвало у нее скорее любопытство, чем страх, иначе Джордж обязательно появился бы рядом с ней на дороге возле дома.
Горизонт понемногу светлел; Оливер широко зевнул и пересказал события последних месяцев, ощущая стыдливое удовлетворение от того, что не приходится подбирать слова, избегая упоминаний магических предметов. Анджелина выслушала внимательно, скривилась от имени Монтегю и долго молчала, разглядывая вернувшихся в кусты птиц.
– Это ужасно несправедливо, – наконец заявила она, скрестив руки на груди. – Эти поминки…. Просто нечестно.
– Отвратительно, – согласился Оливер. – Даже для них это слишком.
– Я должна была сама додуматься до такого.
Оливер сел прямо и удивленно поднял брови.
– Я два года твержу тебе, что ты… не живой, – сердито сказала Джонсон. – Два года – и хоть бы что, а эти… – Она запнулась. – Эти… Одни маленькие поминки – и ты уже бегаешь по ночам спасать им жизни, вызываешь Патронуса, гоняешься за домовиком и сидишь со мной до утра на лужайке, когда твоя жена сладко спит. Если бы они не были мерзкими ублюдками, я бы начала их уважать.
Оливер рассержено крякнул.
– Мне нравится моя жизнь!
– Конечно, – подтвердила она и насмешливо закивала головой. – Так нравится, что ты не избавляешься от палочки, тайком получаешь письма от бывшей команды, тайком подключаешь камин к Сети «на всякий случай» и прячешь от Брук зелья на чердаке. Оливер, кому ты врешь, ей или себе?
– В подвале! – рассерженно поправил Вуд, злясь от очередного поднятия нелюбимой темы. – Анджелина, ты прекрасно знаешь, почему я избегаю пользоваться магией. И без нее можно найти кучу занятий.
– Такую кучу, что до появления Флинта и Монтегю ты ожидал Брук с работы в гостях у Пьюси?
– Он сам просил!
– Разумеется.
– Просил! – запальчиво воскликнул Оливер. Он вскочил на ноги и навис над Анджелиной. – Ему было скучно, и когда мы проникли в дом, он был рад, что его хоть кто–то обнаружил! Тебе бы понравилось сидеть одной два года? Два года – и всех развлечений, что издеваться над соседями, которые тебя даже не видят!
– Разве он не заслужил? – холодно спросила Анджелина. Она задрала голову и посмотрела Вуду в лицо. – Или ты считаешь, что быть запертым в хорошем доме с отличными условиями – слишком серьезное наказание для пожирателя?
– Они не пожиратели.
Холод в глазах Джонсон сменился непониманием.
– Не пожиратели, – повторил Оливер, остывая и садясь обратно на траву. – Думаешь, я стал бы иметь дело с Эдрианом, если бы да? Я расспросил всех на работе, но никто ни разу не слышал их имен в связи с судами или другими пожирателями. Эдриан однажды сказал, что если бы ему пришлось работать на Волдеморта, он бы бежал из страны даже вплавь. И я ему верю, Анджелина, хоть он и знатный врун. Они не были на нашей стороне, но и против не были тоже.
– Тогда почему он тут?
Оливер пожал плечами и посмотрел на первый луч солнца, робко осветивший верхушки деревьев.
– Он не говорит, хотя я не раз спрашивал. Но точно знаю, что авроры могут проникнуть в дом беспрепятственно, значит, они знают о его местонахождении.
– А остальные? Я тоже зашла беспрепятственно.
– Он открыл его для тебя, – пояснил Оливер. – Не знаю, как это работает, но Эдриан не может дать о себе знать, никаким способом, пока ты не зайдешь в дом, а если ты его ищешь – особенно. Ему достаточно сказать: «Забудь!» – и ты никогда не попадешь обратно. Только на мне защита дала сбой.
– Почему?
Оливер вновь пожал плечами.
– Это мой забор тоже, – ревниво сказал он. – Я не знаю, может, он принял меня как хозяина–мага, раньше тут только магглы селились. Хотя Эдриан утверждает, что заклинание действует на мозг и он просто не замечает того, что пытаются спрятать, даже если оно на виду, а у гриффиндорцев мозга нет, поэтому все бессильно.
Анджелина прищурилась и покосилась на особняк, что не предвещало для Пьюси ничего доброго.
– А Брук?
– Что – Брук?
– Ты собираешься их знакомить?
Едва поднявшееся настроение вновь рухнуло вниз.
– Не знаю, – признался Оливер, поежившись: утренняя свежесть настойчиво лезла под халат. – Она уже и так разглядывает камин, думает, что я с его помощью перемещаюсь… Если сказать, что рядом с нами особняк, который она не видит, она будет в ярости. А продавать дом я не готов.
Анджелина чуть заметно поморщилась.
– Не кривись, – попросил Оливер. – Я знаю, что тебе не нравится Брук, но она нравится мне, Анджелина. Я не понимаю, почему вы все так настроены против нее. Мы не можем встречаться с вами даже на маггловской территории, потому что вас к Брук и близко подпускать нельзя.
– Мы и слова не сказали!
– Вот именно, – подтвердил Вуд. – Как только она появляется рядом, вы сразу словно теряете дар речи. А если и разговариваете, то только о погоде.
– Ты хочешь, чтобы мы стали подружками?
– Вы похожи, – не подумав, ляпнул Оливер, и рот Анджелины стал похож на большую букву «О». – Целеустремленные, красивые, добиваетесь всего, чего хотите. Почему бы вам просто не попробовать пообщаться?
Анджелина захлопнула рот с громким стуком, вырвала пук травы из земли и принялась заплетать из него косу. Наступило молчание, только из дома периодически раздавались грозные выкрики Пьюси, обращенные к Пики.
– Я жду ответа, – напомнил Оливер через несколько минут.
– Не ждешь, – тут же отозвалась Анджелина. – Ты его даже не захочешь дослушать.
– Дослушаю.
– Нет. Это не мое дело.
– Говори.
– Ладно! – Анджелина вплела косу из травы в свои волосы и обняла колени руками. – Когда два года назад случилось… случилось то, что случилось, Брук тебе здорово помогла, правда?
– Правда, – согласился Оливер. – Я не знал, куда бежать.
– К нам! – воскликнула Анджелина. – Нужно было бежать к нам, Оливер! Ты всегда говорил, что мы – команда, что мы вместе, но как только у тебя случилась беда, ты предпочел постороннего человека. Можно было найти другой выход, можно было обратиться к колдомедикам, но ты, как всегда, нарыл радикальное решение – полностью отказаться от магии.

[vitanga]

– Я не мог прикоснуться к палочке, – тихо сказал Вуд. Виски тут же привычно сжало, и голова откликнулась тупой болью. – Я старался, Анджелина.
– Я верю. Но Оливер, вспомни себя в школе – как ты горел жизнью, как ты хотел взять все и сразу! А теперь? Тебя же не зазовешься ни на один праздник, ты вечно дома вместе с ней – куда она тебя тянет? Теперь ты можешь использовать палочку…
– Не могу!
– Но Патронуса же ты вызвал?
– У меня не было выбора!
– Был, он был, ты мог бы просто вызвать маггловских медиков. Но Оливер, эта жизнь – она не твоя, и поэтому ты с удовольствием повелся с Пьюси, оправдывая себя его скукой.
– Глупости. Мы с Брук отлично живем без…
– Вы живете как две старых Трелони! Магия – это не для Брук, как она может быть так категорично настроена против того, чего даже не понимает, с чем не сталкивалась? – И внезапно спросила: - Когда ты в последний раз летал?
Вуд промолчал; сердце сдавили холодные невидимые пальцы.
– Я понимаю, – гораздо мягче сказала Джонсон, – что она оказалась в нужное время в нужном месте. Но хотел бы ты провести так время до конца своей жизни, сидя на лежанке возле дома и качая ногой? Нельзя жить с кем–то только из чувства благодарности.
– Душицы нет! – заорал Пьюси с порога, избавив от необходимости одернуть Анджелину и… отвечать на вопрос, на который ответа не было. – Без нее точно никак?
– И борода у тебя козлиная, – ни с того ни с сего добавила Джонсон, поднимаясь и отряхиваясь от налипшей на пижаму травы и мелкой грязи. – В школе ты был красавчиком, мы по тебе с ума сходили, а сейчас и смотреть не хочется. Пойдем, нужно сварить зелье для твоего любимого врага.


Глава 4

Маркус поднес чашку с водой ко рту, жадно глотнул и почувствовал, как вода превращается в раскаленный песок, забивая горло, засыпая желудок и оседая в нем тяжелым камнем. Флинт откинул чашку в сторону и погрузил руки в источник, хватая ладонями манящую жидкость, но она вытекала сквозь пальцы, не позволяя донести ни единой капли до опухшего, сухого как лист пергамента языка. Проклятое солнце палило вовсю, испаряя последнюю влагу с кожи, и Маркус сел на выросший прямо из–под земли камень, приготовившись либо высохнуть до состояния мумии, либо дождаться хоть какого–то спасения.
Оно пришло, только совсем не такое, как можно было надеяться: мозг взболтали, в ухе зашумело и загудело, а по груди прошла волна острой боли – и тут же затихла, сменившись неприятным, но почти не мешающим покалыванием под ребром.
– Пей! – приказал незнакомый голос, то ли женский, то ли мужской, хотя, скорее, даже детский, настолько звонко он прозвучал в голове.
Чьи–то руки приподняли и усадили на чем–то мягком; в другое время Маркус обязательно бы попытался нащупать палочку и запустить в незнакомца оглушающим или парализующим заклинанием, чтобы если и не попасть, то хотя бы не умереть без сопротивления, но кто–то поднес к губам чашку с водой – настоящую чашку с настоящей водой! – и стало не до заклинаний.
– Хватит! – приказал тот же голос через некоторое время, и чашку отобрали, а Маркуса осторожно, но настойчиво уложили на спину. – К вечеру он захочет есть, но не давай – рано еще.
– Сейчас! – свирепо сказал Маркус – жрать хотелось до рези в желудке, – но, кажется, эта фраза прозвучала только в мыслях, потому что голос не обратил на нее никакого внимания.
– Если захочет встать, отговори или влей в него вот это зелье.
Ясно – сбежать не дадут.
– Очищающие заклинания знаешь? Нет? Тогда когда он захочет в туалет, тебе придется использовать вот это…
Что–то подозрительно звякнуло, и Маркус распахнул глаза, не собираясь мириться с таким позором даже в качестве пленника.
Яркий свет на мгновение заставил оцепенеть; мозг тут же разорвался на миллионы мелких осколков, и соображать хоть что–то стало невероятно трудно. Флинт зажмурился, спасаясь от боли, но она уже захватила виски, а затем и всю голову, взрываясь оглушающими фейерверками, и Маркус потерял сознание.
Второе пробуждение оказалось ничуть не легче первого, но хотя бы горло не саднило от жажды, и то ладно. Флинт попытался прислушаться к звукам в комнате, боясь вновь открыть глаза.
– …где буду спать? Третий день на кушетке! Что ты за домовик такой?
И даже сквозь непросветную пелену в мозгах Маркус различил знакомый, принесший невероятное облегчение голос.
Эд.
Определенно недовольный чем–то, но не напуганный Эдриан Пьюси, и это означало только одно: выбраться удалось.
– Я тебя продам Вуду, будешь пугать его жену!
– Пики свободный домовик, хозяин!
– Хозяин! Все равно продам, за два галлеона и бутылку огневиски! Принеси огневиски, а, Пики?
– Хозяин запретил приносить в дом спиртное после последнего раза!
– Приказы с похмелья приказами не являются! Да что ты за домовик–то такой?!
Маркус попытался хмыкнуть, но из горла вырвался длинный, протяжный стон. Спор мгновенно затих; под веками потемнело, словно кто–то навис сверху, и совсем рядом послышалось напряженное пыхтение.
– Марк?
Вот как раз Марком сейчас быть не хотелось. Боль в груди вернулась в пятикратном размере, и захотелось стать кем–нибудь другим, тем, кто сидел бы сейчас здоровый и цветущий где–нибудь на свежем воздухе.
Вудом, например. За несколько дней наблюдения за ним из–за забора стало ясно, что лежак во дворе уже давно и прочно принял форму его задницы: Вуд из него не вылезал, как приходил с работы, так и засаживался то с книжкой, то с кроссвордом, а то и вовсе дрых как сурок, словно работал не в Министерстве, а квиддичным тренером, с утра до вечера гоняющим своих игроков по полю. Скорее всего, зимой он нещадно страдал от невозможности сидеть во дворе, хотя, может, с наступлением холодов он перетаскивал лежак в…
– Ма–арк? – громко протянул Эд, и мысли о Вуде улетучились сами собой. – Ты меня слышишь?
Маркус утвердительно промычал и тут же пожалел об этом.
– Марк! – заголосил Пьюси и, кажется, забегал, потому что голос то отдалялся, то приближался к кровати. – Марк, твою мать, как ты меня напугал! Ты бы видел себя! Что с твоими глазами? А с ребрами? Джонсон запретила тебе вставать, пока голова не перестанет болеть! Она оставила… Джонсон – это та грифферша, помнишь, в охотниках была? Самая вредная. Она оставила тебе… Не та, которая Спиннет, ее подружка. Помнишь их? Она в колдомедички пошла, но с таким характером, как у нее, и болеть не захочешь, чтобы к ней не попасть! Знаешь, что она о тебе говорила? И хорошо, что не знаешь, она обещала за тобой наблюдать до полного выздоровления, но потом я тебе расскажу!.. Она оставила тебе миллион зелий, придется пить каждый час! Она придет проверить сегодня, и поверь, лучше пить, чем ее выслушивать! Ты хочешь чего–нибудь? Может…
Речь Эдриана постепенно растекалась по мозгу, превращаясь в одно длинное, монотонное слово, в котором не получалось разобрать отдельных букв. Под боком неожиданно завозилось что–то мягкое и пушистое, придвинулось ближе и заурчало, обогревая своим теплом ребра. Сознание вновь поплыло, только на сей раз медленно, затягивая все глубже и глубже в черную пустоту, и Маркус не стал бороться с подступающим сном.

*****

– Если бы ты его не допинал, он уже пришел бы в сознание!
– Я не знал!
– Как можно не знать, что окровавленному с ног до головы человеку требуется помощь? Или ты думал, что он томатный суп на себя пролил? А почему тогда дышал через раз?
Вуд засопел так громко, что его можно было услышать и на улице, не то, что с соседней комнаты.
– Я думал, что вы опять издеваетесь!
– Опять? Когда это мы над тобой издевались?
– Когда? Ты офигел?
– Не так, как тот, кто пытается убить и так уже почти мертвого человека!
– Ты теперь до конца жизни мне будешь это припоминать?
– Я не собираюсь общаться с тобой до конца жизни, даже не надейся!
Маркус перевернулся на другой бок и зарылся в подушку. Очень хотелось посмотреть на виноватую рожу Вуда, но глаза все еще отказывались воспринимать свет, и открывать их до прекращения рези Джонсон настоятельно не советовала. Хрен знает, что туда брызнули, однако то, что они видели хоть что–то сквозь едва приоткрытые веки, внушало сильную надежду на выздоровление.
– Я скажу тебе, когда он очнется. Пошлю к тебе свое привидение, надеюсь, твоя Брук будет дома.
– Эдриан!
– Да пошутил я, иди уже!
Шепот, наконец, стих, хлопнула входная дверь; послышались шаги Эдриана, через несколько секунд он вошел в комнату и произнес:
– Бедного Оливера замучила совесть. То–то он на своем лежаке уже неделю не валялся, всё круги вокруг моего забора наматывал.
– Я думал, вы подружились, – сказал Маркус, укладываясь на спину – все бока болели от круглосуточного лежания. – Ни разу за все время от тебя плохого слова о нем не слышал.
– Мы и подружились.
Раздался отвратительный скрип; Маркус вздрогнул, но по прохладному ветру, пронесшемуся по комнате, понял, что это была всего лишь рама окна. Дышать стало легче, и Флинт с наслаждением втянул свежий воздух в легкие.
– Если бы нет, то я его и на порог бы не пустил. Но пусть еще пару дней помучается, нужно было быстрее приходить, когда его звали на помощь!
– Ты подружился с гриффером, – с нажимом на последнее слово сказал Маркус. – Тебя ничего не смущает в этой чудовищной фразе?

[vitanga]

– Если бы тут были гиппогрифы, я бы и с ними общаться стал, – ответил Пьюси. – Какой он гриффер? Они все честные, тупые, дружелюбные и вечно во что–то влипают. Из всего этого он разве только тупой, и то не очень.
– Дружелюбный еще.
– Ага. Был в прошлой жизни. Сова.
– Что?
– Сова летит, – пояснил Эдриан. Раздалось характерное шелестение крыльев, и в следующую минуту Пьюси зашуршал разворачиваемым конвертом. – Грэх в безопасности, – сказал он после непродолжительной паузы. – Пишет, что лавку закрыл, пока побудет у дальних родственников, спрашивает, можно ли перебраться сюда. Спрашивает! Когда это вы спрашивали моего разрешения хоть на что–нибудь?
– Это твой дом, – справедливо заметил Маркус.
– Сова в Хогвартсе тоже была моя, и кровать у стены была моя, и место с краю в Большом зале тоже было моим, да вот только совсем недолго… Слушай, – перебил Эдриан собственные обидные воспоминания, – в том кольце изумруд–то был – стекло, не перепутаешь! Сорок галлеонов – красная цена. Какого Салазара они за него убить готовы? Не слишком ли бурная деятельность за такие нищенские деньги?
– Не знаю, – пробормотал Маркус, потратив на размышления об этом не одну ночь. – Память о ком–то?
– Ты бы стал убивать за память?
– Смотря какая память… Нет, не стал бы.
– И я бы не стал, даже Грэх – вряд ли. Тогда какого?
Флинт пожал плечами, сообразил, что под одеялом этого не видать, и сказал:
– Не знаю. Может, внутри что–то спрятали?
– Я хорошо проверял каждую вещь! – возмутился Эдриан. – Нужно разыскать Флэтчера, иначе ты вообще отсюда выйти не сможешь. Хотя я не против.
– Не против, чтобы я с тобою жил?
– Еще полгода. А потом я подожгу этот дом и буду долго смотреть, как он горит.
Голос Эдриана звучал мечтательно.
– Напиши Адаму, – попросил Флинт, поморщившись. – Адам О`Коннор, Лондон, Челси стрит 15/2. Попроси его прийти от моего имени.
– Это еще кто?
Вопрос был неприятный.
– Знакомый, – обтекаемо разъяснил Маркус. – Скажем… достаточно близкий знакомый.
– Близкий к душе или к телу? – уточнил любопытный Пьюси. – Ты променял меня на какого–то ирландца?
– К телу, – улыбнулся Флинт. – Хочешь тоже? Иди ко мне.
– Нет, – торопливо произнес Эд. – Ирландец так ирландец. Но только попробуйте в моем доме… всякое!
– Маленький перепихон для выздоровления?
– Будете разговаривать из разных комнат!

*****

К вечеру ощутимо похолодало, и окно периодически хлопало о стену от резких порывов ветра. Эдриан шлялся где–то во дворе, и Маркус, в сотый раз за день проклиная свою беспомощность, натянул одеяло до самого кончика носа, спасаясь от пролезающего во все щели сквозняка.
И беспомощность, и постоянное лежание, и осознание, что от реального врага не помогла даже хваленная квиддичная реакция, рождали на душе чувство легкого презрения к самому себе. Маркус замерз, рассердился, заскучал и замучился от раздумий, и все это одновременно с невозможностью видеть мир – да хоть комнату – вокруг рождало одно–единственное желание: заснуть и проснуться только тогда, когда хотя бы организм придет в порядок.
С гордостью было сложнее.
Ни разу не попавшись на войне в руки ни одной из сторон, не попавшись на воровстве в сурово охраняемом Министерстве – и так неуклюже влипнуть в своем собственном доме. И ладно бы нежданно–негаданно стукнули по голове из–за угла – так нет, еще и сам впустил напавших через порог, поддавшись на враньё о новой статье в «Квиддич для всех» о великом Маркусе Флинте.
Тщеславие. Еще и пива предложил в надежде, что в статье забудут упомянуть о последнем позорном падении на Чемпионате, и натащил целую тарелку закуски, выбирая из заплесневелых продуктов наиболее свежие.
Тьфу, блядь.
– Проходи, – громко сказал Эдриан из холла. Маркус, погрузившись в тяжкие размышления, даже не услышал шума открываемой двери. – Вверх по лестнице, в первой правой комнате.
Настроение, только что ползущее по самой земле, неожиданно резко взлетело, воспаряя к далеким небесам. Маркус громко застонал, скривил лицо, искренне надеясь, что оно отражает чудовищные мучения, и приготовился к долгим, сладостным извинениям из уст гриффера.
– Привет, – произнес Адам над головой, и Флинт с трудом сдержал разочарованный выдох. – Ты как?
– Нормально, – коротко соврал Маркус. – А ты?
Адам сел рядом; кровать прогнулась, заставляя Флинта проехать к ее краю, и тут же раздался возмущенный голос Эдриана:
– Что ты в грязной одежде на чистое белье к больному! Пики, принеси стул для нашего… гостя. И подушку на подоконник для меня.
Матрас вернулся на место; Адам встал, бормоча извинения, стукнули ножки стула об пол, заскрипела рама окна, и наконец–то стало если не тепло, то хотя бы появилась возможность стянуть одеяло до груди.
– Ужасно выглядишь, – расстроено сказал Адам. – Ты вообще что–нибудь ешь? Лицо совсем осунулось.
– Нет, я морю его голодом! – язвительно воскликнул Эдриан. – Мало того, что место занимает, так еще и едой его обеспечивай!
– Я имел в виду…
– Пики, гость считает, что ты плохо готовишь, поэтому Марк отказывается жрать!
– Не обращай внимания, – перебил Маркус вновь начавшего извиняться Адама. – Эдриан любит создать неловкость, чтобы все заткнулись и не мешали ему болтать.
Пьюси точно уставился с негодованием, потому что щеку обожгло от чужого взгляда и дико захотелось почесаться.
– Ты написал, что тебе срочно нужна моя помощь, – сказал Адам с недовольством. – Но до этого ни слова не написал о том, что на тебя напали. Целую неделю от тебя не было ни единой строчки, я приходил к тебе домой, но там все разворошено, побито и поломано. Как ты думаешь, что я испытал?
Обсуждать это при Эдриане точно не стоило, да и без Эдриана – тоже. Договоренность о том, что Адам не должен приходить без приглашения, видимо, затерлась в памяти, как и договоренность, что никто, никому и ничего не должен.
И стоило бы разозлиться, но кто бы еще смог помочь, не задавая лишних вопросов?
– Не хотел волновать, – буркнул Флинт. – Я бы не написал тебе до выздоровления, но мне правда нужна помощь.
Судя по вздоху, вырвавшемуся из Адама, слова были какие–то неправильные; Маркус рассердился окончательно и, не дожидаясь дальнейших разборок, быстро сказал:
– Есть такой гнусный тип – Наземникус Флэтчер. По виду ему лет шестьдесят, коротышка, кривоногий и рыжий. В «Пророке» за войну его колдографии нередко мелькали.
– Я его знаю, – неожиданно сказал Адам, и Маркус удивленно поднял брови. – Он иногда появлялся в нашем баре, пытался продать отцу то посуду, то антикварные стулья. Отец всегда велел держаться от него подальше.
– Мне тоже, а толку? – тоскливо спросил Пьюси сам у себя.
Маркус потарабанил пальцами по одеялу.
– В общем, его нужно найти, вопрос жизни и смерти. Мы искали по всему Лондону и окрестностях, но говорят, после войны он сбежал куда–то в глушь.
– И работает на ферме, – ехидно вставил Эдриан. – Доит коров. В Лондоне он, точно тебе говорю!
– В Лондоне, – согласился Маркус. – Адам, нужно пообтираться в барах и забегаловках и осторожно порасспрашивать самую убитую публику. Если хоть слово, хоть намек – сразу мне, понял?
– Зачем он тебе?
Вот тебе и «не задает лишних вопросов».
– У него есть одна вещь, без которой мне лучше не показываться никому на глаза. Найди его и уговори написать мне. Скажи, что я заплачу ему столько, что даже его жадной душонке хватит.
– А до тех пор ты будешь здесь? А как же контракт, Маркус?
Вот об этом Флинт старался не думать. Контракт истекал через неделю, и прогулы тренировок вкупе с последней провальной игрой не лишат, конечно, шанса остаться в команде еще на два года – не настолько тренер был глуп, – но уж точно оставят без роскошного дома почти в самом центре Лондона.
Впрочем, дом и домом назвать было сложно… А Пьюси в качестве соседа был вполне сносен.
И Адам неоднократно предлагал перебраться в нему… Нет, все же Эдриан был более чем прекрасным соседом, да и бесплатное развлечение в виде Вуда многого стоило.
Уговорив сам себя и с наслаждением вспомнив, что встреча с виноватым гриффером еще впереди, Маркус вновь переключился на разговор и сказал:
– Разберемся с контрактом. Просто найти его, ладно? На мне будет должок.
– Ладно, – согласился Адам.
Он замолчал; самое время было попрощаться и свалить, но Адам, кажется, так не думал: в комнате не раздавалось никаких шумов, дающих понять, что он поднялся со стула. Разговаривать было не о чем; Маркус всерьез призадумался, не схватиться ли за голову, симулируя боль, когда Эдриан произнес:
– У моей знакомой был такой же кошмарный рыжий цвет волос, как у тебя. Могу потом написать ей, спросить, как она его изменила.
– Спасибо, – сдержанно отозвался Адам. – Мне так нравится.
– Как знаешь. Просто у тебя такое лицо блеклое, что не мешало бы его хоть как–то выделить.
Маркус почесал нос кулаком, надеясь, что послание дойдет до Пьюси.
– У меня кожа светлая, – с оправдательными нотками в голосе сказал Адам, и, пожалуй, это был его самый большой и неисправимый недостаток: он всегда и со всем соглашался, что временами раздражало до желания делать все назло. – Ничего не могу поделать, она даже не загорает, только пятнами покрывается.
– Какая жалость, – без тени сочувствия пробормотал Эдриан, и Маркус негромко, но угрожающе кашлянул. – Ну да это ерунда, – тут же сказал Пьюси. – Ты же не девушка, чтоб красотой блистать. Тем более ирландцы вообще никогда не были красивой нацией, так зачем выделяться?
– У тебя в саду дела еще, – свирепо сказал Флинт, не зная, кинуть чем–нибудь в сторону голоса Пьюси или засмеяться. – Тебе не нужно туда пойти?
– Нет.
– А ты подумай.
– Нет, – беззаботно повторил Пьюси. – Я все закончил. Кто–нибудь будет чай?
– Все будут. Иди давай, делай.
– Только там заварки осталось на одного, – оповестил Эдриан довольным тоном. – Отберем у больного человека единственную радость, Адам, или ты обойдешься?

[vitanga]

*****

С утра зарядил дождь, хлестал по кустам и деревьям, разгонял прохожих с улицы и в ближайшие несколько часов точно не собирался уступать место солнцу. Низкие тучи проплывали над самой крышей особняка, нагоняя на Эдриана то ли тоску, то ли уныние: он бродил по особняку из комнаты в комнату, изредка давал указания Пики, пару раз шикнул на кошку, но по большей части просто бурчал что–то себе под нос, не удосуживаясь прятать недовольство от окружающих.
В отличие от Пьюси, Маркус мог похвастаться не просто хорошим, а прекрасным расположением духа, впервые за много дней. После сна удалось открыть глаза, не чувствуя при этом боли, словно вколотые туда иглы разом куда–то исчезли. Мир вновь обрел цвета и краски: потолок был превосходно белый, стены – восхитительных бежевых оттенков, за окном стояла потрясающая серость, и даже старый стул, придвинутый впритык к кровати, радовал потертыми пятнами и лохматыми дырками.
И даже присутствие в комнате Джорджа Уизли, припершегося к обеденному времени вместе с Джонсон, ничуть не умаляло прелести этого дня.
Правда, сам Уизли вряд ли мог похвастаться таким же настроением, скорее, полной его противоположностью, близкой к состоянию Эдриана. В его глазах было явно написано отвращение ко всему этому дому, к его обитателям и даже к кошке, которая уж точно ничем такого отношения не заслужила. И поскольку он занял обычное место Эдриана на подоконнике, последний впал в еще большее раздражение, что не замедлило сказаться на его выражении лица.
Наверно, улыбка Маркуса на их фоне смотрелась дико, но Флинту было откровенно плевать.
– Ты обещала никого не приводить и никому ничего не рассказывать.
– Это было в первый раз, – невозмутимо откликнулась Джонсон на выпад Эдриана. – Потом ты с меня никаких обещаний не брал.
– Обещание было без ограничений по времени.
– Оно распространялось только на авроров и целителей.
Эдриан не нашелся, что ответить. Джонсон склонилась над Маркусом для осмотра, почти прижимаясь своей пышной грудью к его животу, и Уизли недовольно наморщил лоб.
Сиськи были знатные, понятно, почему Вуд в первую очередь вспомнил о Джонсон, когда звал на помощь. Навряд ли она была единственной его знакомой колдомедичкой, много грифферов после войны поперлись в медицину, вдохновленные идеей менять и лечить мир, об этом даже в газетах писали. Но такие сиськи… Уизли не зря волновался, и если бы Маркуса интересовали девки, сейчас можно было бы протянуть руку и с удовольствием пощупать висящее богатство к радости Пьюси и бешенству рыжего.
А Вуд наверняка щупал, у них в команде, говорят, между всеми были тесные отношения. Настолько тесные, что однажды Спиннет засекли в душевой вместе с Белл, и занимались они там далеко не намыванием своих тощих тел. Правда, случилось это уже после седьмого курса Флинта, Пьюси рассказывал, и, возможно, падение нравов произошло как раз с приходом Джонсон на пост капитана команды.
Или все-таки Вуд постарался? С его когда–то невероятной активностью и вечными тренировками было неудивительно, что команда мечтала хоть немного скинуть напряжение, даже пусть и по–быстрому в душевой. Маркус посмотрел на пухлые губы Джонсон, намазанные чем–то блестящим, и попытался представить себя на месте Вуда. Такие губы точно могли доставить удовольствие, особенно если она могла умело ими распоряжаться. Интересно, насколько полно Вуд воспользовался предоставленными возможностями?
– Все в относительном порядке, – проговорили губы, и Маркус отвел от них задержавшийся взгляд. – Но на твоем месте я бы не стала летать, прыгать и бегать еще хотя бы с неделю. Тебе очень повезло, Флинт.
Стоило ее поблагодарить, конечно; Маркус уже совсем было решился, кинул еще один взгляд на блестящие губы – и неожиданно ощутил глухое раздражение вопреки недавнему прекрасному настроению.
– Обращайся, Джонсон, – сказал он, наконец–то отрываясь от матраса и с протяжным стоном садясь на край кровати. Тело откликнулось ломотой, слабостью и именно желанием побегать, попрыгать и полетать. – Если тебе что–нибудь когда–нибудь понадобится, напиши – я постараюсь помочь.
– Собственно, я бы хотел попросить… – нахально начал Уизли, но Эдриан перебил:
– Ей, а не тебе!
Уизли помрачнел.
– Не у тебя просят!
– Еще б ты у меня попросил!
– Что с тебя взять–то можно, узник Азкабана?
Щеки Эдриана накрыл такой густой румянец, что даже Уизли смутился.
– Ты второй раз появляешься в моем доме – и второй раз меня в нем оскорбляешь! – заорал Эдриан, спихивая Уизли за плечи с подоконника. – Вали к себе в уизлячью нору и делай там что хочешь!
Маркус обернулся одеялом и попытался подняться, чтобы успеть влезть между ними в случае драки; ноги подвели, подкосились и заставили рухнуть обратно на кровать. Вмешалась Джонсон; она и сама покраснела не хуже Пьюси.
– Стойте… Угомонитесь вы! Ладно, считайте, что я прошу! Маркус, Оливер сказал, что ты до сих пор в близких отношениях с Грэхемом Монтегю.
Маркус задумался и пожал плечами, не зная, что ответить. С Грэхом отношения действительно наладились после нелепого письма пьяного Эдриана, в котором на шесть страниц практически неразборчивым подчерком были изложены все претензии, мучавшие Пьюси от начала первого курса до ссоры в апреле последнего года войны. Даже у Монтегю не хватило духа не появиться еще раз в доме после строчек «брожу один по пустым комнатам холодного особняка!», но можно ли назвать «близкими отношениями» несколько посиделок во дворе и совместной веселой гулянки после бегства Вуда с поминок?
– Он в близких со мной, – сказал Эдриан, злобно косясь на севшего обратно Уизли. – Что тебе от него нужно?
– Мы посылали ему письмо с просьбой о сотрудничестве. Он торгует довольно редкими…
– Он говорил.
– Но ответа так и не дождались. А его сотрудница, узнав Рона, пообещала передать просьбу о встрече, но – тишина.
Эдриан ткнул пальцем в сторону Уизли и прошипел что–то сквозь зубы.
– Он обижен за пожирателя, – пояснил Маркус удивленной Джонсон. – Твой дружок назвал так Эда, Эд нажаловался Грэху…
– Я не жаловался!
– А Грэх сказал, что тогда не удивлен, почему вы раньше обходили его лавку стороной. Вы ведь и нас занесли в список прислужников Волдеморта?
Джонсон отступила на шаг от кровати и растерянно поглазела на Уизли своими огромными глазами.
– Теперь тебя не смущает сотрудничество с пожирателем? – без интереса спросил Маркус, мечтая добраться до улицы, стащить у Вуда со двора лежак и сидеть на нем до тех пор, пока ночной холод не прогонит обратно в дом. – Или настолько нужны деньги, что плевать на прошлое Грэха?
– Оливер сказал, что вы не!.. – оскорблено начала Джонсон и запнулась. – Джордж!
– Вуд копал? – осклабился Маркус. – Представляю его разочарованную рожу, когда он узнал, что на нас ничего нет.
– Он имел право знать, с кем соседствует, – подал голос Уизли. – Пьюси вполне мог прятаться тут от закона.
Эдриан выставил вперед средний палец и кивком головы указал на дверь.
– Мне… жаль, – замявшись, сказал Уизли, проигнорировав этот жест. – Извини.
Эдриан прищурился.
– Настолько нужно найти Грэха?
– Мне просто жаль! – воскликнул Уизли. – Ты придурок, но не пожиратель. Я был неправ.
– Ты сам придурок!
Джонсон глубоко вздохнула.
– Маркус?
– Грэх скоро должен быть здесь, – сказал Флинт, находя в себе силы наконец–то подняться с кровати. – Можете его подождать и поговорить.
– «Это твой дом», – громко передразнил Эдриан, подавая Маркусу штаны и обувь. Джонсон целомудренно отвернулась. – Эдриан, сам решай, кому оставаться в твоем доме, а кому убираться в салазарову ж…
– Он извинился, – перебил Флинт, забирая со стула палочку и направляясь к двери. – Забей, он вообще гриффер, ему хуже жить.
Он вышел из спальни, не слушая дальнейшую перебранку, добрел до двери на улицу и распахнул ее одним резким движением.
Свежий, сырой воздух и запах лета в самом разгаре быстро развеяли остатки болезни; Маркус прошел через весь двор, пролез через кусты и просунул голову прямо сквозь деревянный забор, оглядывая соседний участок.

[vitanga]

Там никого не нашлось, невысокий дом не подавал никаких признаков нахождения в нем людей, зато лежак стоял на своем месте. Маркус, выждав для верности еще несколько минут и чутко прислушиваясь ко всем звукам, дошел до лежака, перебрался с ним обратно во двор Эдриана, поставил его под развесистый дуб, высушил заклинанием и лег сверху, с наслаждением стягивая с голых ступней тяжелые ботинки.
Лежак и правда был хорош, не зря инфернал проводил в нем столько времени в хорошую погоду. Тряпочное сидение принимало форму тела, и Маркус, повозившись немного и устроившись с удобством, уставился на серое небо сквозь неплотно переплетенные ветви дуба.
Было хорошо. Где–то там, в большом городе, его наверняка искали, обозленные его бегством, а здесь, в маленькой сонной деревне, жители восприняли бы рассказ о нападении скорее как историю из книги, чем из реальной жизни, ахали бы и спокойно продолжали делать свои дела. Если бы кто сказал в школе, что Вуд поселится в таком месте, Маркус бы первый отвел гриффера к Помфри, решив, что не рассчитал один из ударов по его тупой голове.
Все бежали от воспоминаний. Кто–то бежал в медицину, как Джонсон, кто–то уезжал заграницу, надеясь забыть ужасы войны вдали от дома, кто–то, как Вуд, прятался в глуши от людей неизвестно с какой целью.
Это раздражало. Война была где–то далеко, забывалась, стиралась из памяти, но кто–нибудь обязательно старался о ней вспомнить, ковыряя старые раны и никак не решаясь начать новую жизнь. В школе все было проще, в школе было весело, и можно было молча слушать весь день чью–нибудь болтовню, не заморачиваясь мыслями о чужих потерях. Вуд тоже мог потерять кого–то важного, потерять в той самой финальной битве, о которой так не любили рассказывать очевидцы.
Маркус недовольно поморщился, только сейчас осознав, что гребанный Вуд умудряется влезать в голову по нескольку раз за день – каждый день. И думать о нем было неинтересно, но думалось, и жизнь его была скучна, но почему–то очень хотелось выяснить, что же привело его к этой самой жизни.
С этой мыслью Маркус и задремал.
– Странно, – нарочито удивленно сказал кто–то над самой головой. – Эдриан еще вчера говорил, что ты не пришел в сознание. А сегодня ты уже спокойно таскаешь чужие лежаки с чужих участков.
Открывать глаза было лень, но пришлось.
– Привет, козлиная бор… – начал Маркус и оборвал сам себя на полуслове. Лицо Вуда при рассмотрении оказалось чистым и гладким, как пятка младенца. – Хорош, – ехидно похвалил Флинт, но получилось странно правдиво: Вуд действительно был хорош, стоял, запихнув руки в карманы брюк и приподняв одну бровь. – Думаешь, сбрил бороду, так никто и за козла не примет?
– Думаешь, научился хамить – так никто и ответить не сможет?
– Думаешь, близко к дому – так можно и пиздеть что хочешь?
– Сваливай с моего лежака.
– Сваливай с чужой территории.
– Тебе очень шло быть без сознания.
– Твоя рожа прекрасно смотрелась в траурной рамке.
Вуд почесал голову и, спихнув ноги Маркуса с лежака, зачем–то сел рядом и устало провел по лицу ладонями. Было в этом жесте что–то настолько беспомощное, что язвить перехотелось.
Перехотелось, но оно само складывалось на языке и вылезало наружу.
– Утомительный труд министерского работника, – с сочувствием произнес Флинт. – Три обеда и четыре подписанных пергамента совсем лишили сил?
– Двенадцать жалоб, три обещания расправы, две попытки проклятий, одна удачная, – сказал Вуд. – Что ты знаешь о министерской работе?
Флинт заинтересованно оглядел Вуда с ног до головы.
– Не меня прокляли, не надейся, – сказал тот, правильно растолковав этот взгляд. – Перси… Перси Уизли.
– В мире стало на одного Уизли меньше? Сколько их теперь – сто сорок пять?
– Ты кретин.
– Неужели сто сорок шесть? Кого я недосчитался?
– Ты кретин, – беззлобно повторил Вуд. – А с Перси все будет в порядке, так что заглохни и слезай с моего лежака.
– Я все еще болен, – обиженно сказал Маркус, вспомнив о так и не принесенных гриффером извинениях. – Поскольку твоей вины в этом предостаточно, требую лежак в виде компенсации.
– В следующий раз вообще не приду.
– Неужели никто не допинает мое бесчувственное тело? Какая жалость.
Вуд фыркнул, затем еще раз и вдруг заржал, уперевшись лбом в кулак. Маркус посмотрел на его блестящие, ровные белые зубы, мелькающие под дрожащими губами, и помимо воли улыбнулся. Таким Вуд даже походил на старого самого себя, разве что мешал клетчатый пиджак и хренова бабочка, желание затянуть которую ничуть не уменьшилось со встречи в баре.
– Так за что прокляли? – поинтересовался Флинт незнамо зачем.
Вуд перестал ржать и непонимающе почесал висок.
– Что? А, прокляли… За то, что не подписал бумаги на компенсацию. Все хотят компенсаций, – раздраженно пробормотал он и – да здравствует всемогущий Салазар! – потянул за бабочку, стягивая ее с шеи и запихивая в карман. – Все хотят хранить дома запрещенные вещи и артефакты, а когда приходят авроры, искреннее удивляются, почему дом разобрали на доски в попытках найти, откуда прет запрещенной магией.
– А Уизли не дает денег на восстановление?
– А почему им должны давать, Флинт? Иногда поступают ошибочные данные, и тогда да – Перси может что–то компенсировать. Но у него лимит такой, что стыдно сказать. Но говорить приходится, и тогда начинаются проклятия.
– Интересно?
– Что интересно?
– Работа.
– Интересно, – слишком поспешно ответил гриффер, и Маркус скептически поджал губы. – Иногда, – подумав, неохотно поправил сам себя Вуд. – Тебе какая разница?
– Большая, – сказал Маркус. – Раздумываю, не ошибся ли я с выбором профессии. Тепло и сухо против ветра в лицо, скорости, адреналина и бездны под ногами.
– Издеваешься, – без сомнения произнес Вуд, и, пожалуй, совесть его все же грызла, ибо язвить в ответ он не стал. – Не ошибся, не волнуйся, но и мне недолго там сидеть осталось.
– Почему? – спросил Маркус прежде, чем успел прикусить язык.
Гриффер мог заниматься чем угодно, хоть вернуться в квиддич, хоть претендовать на место завхоза в Хогвартсе – эта информация точно не являлась нужной для жизни Маркуса. И тем не менее, Флинт с удивлением понял, что ждет ответа.
– Пойду учиться.
– На кого? На заместителя очень важного министра?
– В маггловский университет, Флинт.
Шутка была так себе, Вуд умел и лучше. Маркус все–таки усмехнулся, открыл рот для ответа, посмотрел в серьезную рожу гриффера – и так и застыл с открытым ртом.
Вуд, герой войны, мелькавший в любом списке этих самых героев, тот, кто сражался за магический мир, тот, кто закончил самую лучшую в мире магическую школу, пусть и на самом позорном в мире факультете – этот самый Вуд всерьез собрался стать предателем магии, стать хуже, чем грязнокровкой – магической недоделкой, опозорившей гордое звание капитана квиддичной команды. И пусть во всех семьях, запятнавших свою репутацию после войны, кто–нибудь обязательно выставлял напоказ свое слишком хорошее отношение к магглам – но там все знали истинную суть таких отношений.
В голове всплыли образы, обрывки школьных воспоминаний: Вуд наколдовывает что–то вместе с рыжими Уизли, при этом светясь таким довольным выражением лица, что сразу ясно: ходить по коридорам слизеринской команде следует с осторожностью. И правда, не проходит и дня, как Пьюси влетает в комнату, испуганно жалуясь на латы, гнавшие его по всей школе до самых подземелий. Или вот Белл наконец–то, после долгих тренировок, смогла перехватить квоффл левой рукой, и сидящий с оминоклем на Астрономической башне Маркус кривится, глядя на целый сноп искр, посланных в небо радостным Вудом. Рано тот тогда радовался, матч они все равно проиграли, хотя и не так разгромно, как за год до этого.
Ярким воспоминанием промелькнул ревущий от счастья Вуд на последней их школьной игре; колдографии в журналах, где в статьях о победах «Паддлмир Юнайтед» гриффер прыгал выше всех, размахивая своими копиями Кубков; повисший на метле над полем на одной руке и пытающийся достать палочку другой рукой напуганный Вуд – живой, крикливый, шумный, счастливый, вездесущий Оливер Вуд, так раздражающий одним своим видом и променявший это все на лежак во дворе, маггловский университет и сраную бабочку.
Злость накатила волной, распирала изнутри желанием высказать все это вслух, докричаться до тупого мозга прохерившего все на свете инфернала, но тот бы не понял, Флинт и сам себя не понимал, поэтому он, не задумываясь, выбрал единственный доступный, проверенный годами способ донести до гриффера свою мысль.
Он размахнулся и ударил Вуда кулаком в лицо, вкладывая в удар все свое презрение и непонимание.
Если бы удар пришелся в цель, наличие рядом колдомедика–недоучки Джонсон точно оказалось бы кстати, но реакция вратаря не подвела: Вуд отшатнулся в последний момент, сваливаясь с лежака на сырую землю, и кулак прошелся по самому кончику его носа. Еще несколько лет назад он точно бы сразу вскочил на ноги и полез драться, а сейчас он только сидел и растерянно смотрел снизу вверх потемневшими глазами.
Это взбесило еще больше: Флинт вскочил следом и вновь занес кулак, но на сей раз Вуд оказался готов: он выставил вперед обе ноги, поднимая их над землей, и Маркус со всего размаха влетел в них едва зажившими ребрами. Это было так больно, что и в глазах, и в мозгах потемнело; Флинт вслепую лупанул ногой, не метясь, и на сей раз точно попал, кажется, аккурат между длинных ног гриффера: Вуд взвыл похлеще раненного пикси, и на его лице наконец–то появилось нечто, так сильно напоминающее былую ярость. Впрочем, подумать об этом времени не нашлось: в следующую секунду Маркус оказался лежащим в грязи, а Вуд навис сверху, метясь кулаком в ухо, пыхтя так громко и обрывисто, словно трижды оббежал деревню вокруг. И все же министерская работа дала о себе знать: кулак не пролетел и половину пути, а Флинт уже извернулся, подмял Вуда под себя, заставляя его впечататься лицом в землю, и сел ему на спину, заламывая оба его запястья.
Тому явно не понравилась такая ситуация: Вуд задергался, еще больше погружаясь в жидкую грязь и делая сам себе еще больнее. Маркус лег сверху, наваливаясь всем весом своего тела, перехватил почти вырвавшуюся из хватки руку и запихнул ее между собой и Вудом.
Слишком просто, даже на первом курсе Вуд дрался лучше.

[vitanga]

– Отпусти! – заорал гриффер, разом обмякнув. – Отпусти, слышишь?!
– Слышу, – подтвердил Маркус, вытирая текущие по щеке капли грязи о плечо. – Я тебя отпущу, а ты полетаешь со мной наперегонки.
– Чего?
Вуд вновь задергался, и пришлось слегка подпрыгнуть и крепче сжать чужие запястья, показывая серьезность собственных слов.
– Отпу… Блядь! – что–то хрустнуло, и Вуд выгнулся радугой. – Отъебись, Флинт!
– Полетаешь со мной?
– Ты больной? Слезь!
– Полетаешь? Давай, Вуд, в память о старых добрых временах.
– Отъебись!!!
– Слабо?
– Ты сам слабо! Не буду я с тобой летать!
Маркус уперся коленом в бедро Вуда, и тот крякнул.
– Всего до большого леса, – вкрадчиво произнес Маркус, – и обратно. Кто последний – исполняет одно желание.
– Свали с меня!
– Ты еще не выиграл, а уже загадываешь, – с осуждением сказал Флинт. – Я не буду просить ничего сложного, обещаю.
– Не буду я летать!
– Я дам тебе две секунды форы.
– Ты плохо понимаешь?
– Один полет – и я расскажу тебе, за что Эдриана посадили под домашний арест.
Вуд заткнулся и, поразмыслив, повернул голову, косясь через плечо. И если у гриффера можно было отобрать желание жить, желание колдовать и существовать в мире магии, то одно в нем точно оставалось неубиваемым никакими силами.
Грифферское любопытство.
– Он говорил, что ты не раз интересовался, – воодушевленно продолжил Маркус, чувствуя, что нашел нужный путь, – и поверь, это очень, очень увлекательная история. А еще могу рассказать, почему я оказался тут весь избитый.
Вуд закусил губу и тут же сплюнул попавшую в рот грязь.
– Не интересно, – наконец сказал он, но прозвучало как–то неубедительно. – Тем более, ты все равно соврешь.
– Слово слизеринца.
– Значит, точно соврешь!
Маркус поднажал коленом, и Вуд громко охнул.
– Эдриан мне таких слов уже целую пачку выдал, – возмущенно поведал он. – И что толку? Все нарушил!
– Я – не Эд.
– Зато слизеринец!
– Обещаю. Обещаю, Вуд, один короткий полет – и ты узнаешь две отличные истории.
Вуд замолчал на целую вечность; Маркус слегка ослабил хватку и попытался сдержать наползающую на лицо улыбку, в мечтах уже подгоняя гриффера и заставляя его долететь до самого Лондона, а если позволит погода – то и до середины Англии, но Вуд отмер и неожиданно ответил:
– Нет.
– Да и пошел ты, – разозлился Флинт. – Трус.
– Что?
– Трус, – уверенно повторил Маркус. Он нагнулся и зашептал прямо в вудовское ухо: – Боишься, что одним полетом дело не ограничится? Сколько себя не уговаривай, небо не отпускает, да, инфернал?
Вуд дернулся, как от удара, и, изловчившись и покрутившись словно змея, перевернулся на спину. Поза была весьма двусмысленной, выгляни Эд в окно – и до конца жизни не отделаешься от шуточек по поводу нежных чувств к грифферу, поэтому Маркус торопливо вскочил на ноги.
– Ты слишком много значения придаешь полетам, – сказал Вуд. Это звучало бы лучше, если бы он не валялся в луже грязи, отчего любое его слово воспринималось довольно жалко. – Есть много других, не менее…
– Тогда в чем дело? – перебил Маркус. – Полет не займет у тебя больше десятка минут. Можем даже привязать к древку стул, чтобы твоя министерская задница не покрылась мозолями.
Вуд хмуро фыркнул.
– Придурок.
– Чего ты боишься – упасть или понять, что?..
– Я ничего не боюсь, Флинт! Просто не хочу.
– В школе ты был гораздо смелее.
– Замолкни!
– Стыдно признать, что ошибся с выбором жизненного пути? Взлетишь – и не хватит причин вернуться обратно?
Вуд побелел, посерел даже, поднялся и сказал сквозь зубы:
– У меня нет метлы!
На сей раз улыбку сдержать не удалось и отчего–то сильно захотелось просвистеть что–нибудь веселое.
– Достанем, – пообещал Флинт, удивляясь собственной необоснованной радости. – Когда?
– Когда Брук не будет дома. До леса и обратно, чтобы ты понял, кто из…
Договорить ему не дали: возле забора послышался шум, воздух завибрировал, и через секунду из ниоткуда появился Адам, крепко вцепившийся в мантию Наземникуса Флэтчера. И тут же, словно сговорившись, буквально в нескольких футах от них возник Монтегю с объемной сумкой в руках.

[vitanga]

Глава 5


Дождь то усиливался, барабаня по подоконнику с неистовой силой, то почти успокаивался, лениво скатываясь одинокими каплями по стеклу. За несколько часов раздумий и, как следствие, бессонницы, Оливер уже устал считать, в который раз погода пытается изменить свое настроение.
Мысли вертелись вокруг обещанного полета, перескакивали на Флинта, с него – на Монтегю и Джорджа, на рыжего незнакомого парня, появившегося во дворе, и вновь на обещанный полет, начиная новый круг. Оливер извертелся в кровати, скинул одеяло, натянул его обратно, снова скинул и снова натянул – Брук уже несколько раз просыпалась и спрашивала, все ли в порядке, и к бесконечным мыслям прибавлялись муки совести за очередное вранье.
Все было не в порядке.
Оливер поднялся, оделся и вышел из дома, стараясь не шуметь.
Лежак так и остался стоять во дворе особняка: с приходом Монтегю выяснилось, что в доме Пьюси уже не первый час сидят Анджелина с Джорджем, и Оливер поспешил к ним. В доме слышалась забавная перепалка между Эдрианом – удивительно благодушно настроенным к Оливеру, до такой степени, что между руганью, не спрашивая, очистил его одежду одним взмахом палочки, – Джорджем и Монтегю, неожиданно закончившаяся предложением о сотрудничестве и долгими выяснениями каких–то совершенно неясных Оливеру обстоятельств доставки товаров. Но и уйти не представлялось возможным: во дворе шла не менее оживленная дискуссия между Флинтом и гостями, и, судя по всему, Флинт был чем–то категорически недоволен, ибо рыжий парень то и дело хватал его за руку, пытаясь оттащить от лысого коротконого мужика.
А когда мужик исчез, пряча что–то в кармане своих дранных брюк, рыжий сделал удивительную вещь, перебившую даже мысли о предстоящем полете.
Он поднялся на цыпочки и поцеловал Флинта, и бывший капитан грозной слизеринской команды никого не убил, не побил и даже не заорал, а только слегка поморщился.
Наверно, на лице отобразились вся возможная растерянность и смущение, потому что Анджелина подошла и спросила, не начался ли за окном снег, и предложила срочно проверить давление.
С давлением все было в порядке, а вот зрение явно подводило, потому что целующийся с кем–то Флинт – такого просто не могло быть, а целующийся Флинт с рыжим парнем… Так что зрение Оливер все же проверил, но оно оказалось идеальным.
К тому же, этот самый Флинт прошел до лежака и уселся в него с задумчивым видом, и подходить к нему после увиденного не позволило странное чувство, что Оливер ненароком подглядел все самые страшные тайны слизера.
Так что лежак остался стоять во дворе особняка.
Оливер сел на мокрое крыльцо, подставил лицо дождю и посмотрел на темное ночное небо со скрытыми за низкими тучами звездами. И как не хотелось избежать тех самых мыслей, они немедленно захватили весь разум, вытесняя из памяти и рыжего со странным поцелуем, и Монтегю с Джорджем, и вообще все на свете.
Флинт был прав.
И можно было сколько угодно доказывать ему ошибочность его выводов, но иногда приходили сны, сны о холодном воздухе, о ветре, о головокружительных падениях и захватывающих дух взлетах, сны, зачастую абстрактные и смутные, но так настойчиво напоминающие о полетах, квоффлах, полях, кольцах, чувстве безграничной, бесконечной свободы.
Конечно, Оливер не боялся не вернуться. Брук, возможно, даже поняла бы и пусть не одобрила, но не мешала бы помчаться наперегонки с Флинтом, и, при совсем уж положительном раскладе, могла бы даже поболеть за победу Оливера.
Вранье. Постаралась бы помешать.
А сны не отпустят уже никогда.
Вуд закрыл глаза и провел пальцем по крыльцу, с мазохистской болью в душе исследуя каждую вмятину на холодной деревянной поверхности. Метла была совсем не такая, метла всегда отдавала тепло, она была живая, с характером, порой совершенно не слушаясь нового владельца или, напротив, целиком и полностью отдаваясь ему во владение с первого прикосновения, совсем как волшебная палочка.
Не нужно было соглашаться, но и отступать было поздно.
Или не поздно, но почему–то эта мысль вызывала еще большую тоску.

*****

Август свалился как снег на голову, и, хотя Брук неоднократно напоминала о предстоящей учебе, Оливер только сейчас с ужасом сообразил, что до сентября остался месяц. Вернувшийся во двор лежак оброс учебниками, книгами по маггловской жизни и целой стопкой тетрадей. В соседнем дворе уже с неделю царила непривычная тишина и спокойствие, Брук, несмотря на субботу, уехала на работу, и Вуд смог с головой погрузиться в таинственную жизнь магглов.
На шестой странице учебника таинственность исчезла, а к десятой главе мозг отказался воспринимать информацию, каждую минуту норовя отключиться. Оливер закрыл учебник и, утешив себя тем, что для новых данных необходимо уложить в голове старые, скосил глаза вбок.
Затишье в особняке неожиданно стало раздражать.
На самом деле, если Флинт не отступился от своих слов, сегодня был лучший день для полета. Брук клятвенно обещала «только забрать документы – и сразу домой», значит, до самого вечера ее можно не ждать: мистеру Шульцу было откровенно наплевать, какой день недели значился в календаре. Полуденное солнце пекло так, что почти все соседи разъехались кто на озеро близ Бакленда, а кто и вовсе рванул к морю; те же, кто остался дома, остались именно дома, в приятной прохладе кондиционеров, и вероятность того, что их потащит к лесу, равнялась почти нулю.
Чем быстрее выполнить обещание, тем быстрее можно было покончить с общением со слизеринцами. Хотя и общением–то это было сложно назвать, разве только Флинт свалится с метлы, стукнется головой и станет нормальным человеком – тогда, возможно…
– Инфернал!
Нет, невозможно.
– Вуд!
– Ну?
– Нимбус, Чистомет или Комета?
– Смотря для чего, – по инерции ответил Оливер, пытаясь хотя бы приблизительно найти место, откуда говорил невидимый Флинт. – Нимбус – для скорости и быстрого взлета, Чисто… Зачем тебе?
– Для себя выбирай.
Оливер пожал плечами и поднял с земли учебник.
– Все равно, – сказал он, пролистывая прочитанные страницы и независимо от собственного желания перебирая в памяти все достоинства перечисленных метел. – На такое расстояние любая сойдет.
– У меня их четырнадцать штук, – произнес Флинт, и удивление скрыть не получилось. – Я сказал твоей Джонсон, что ты согласился полетать, и она, кажется, по всем знакомым метлы насобирала.
Оливер тяжело вздохнул.
– Зачем сказал? Она захочет посмотреть.
– Она уже хочет, – подтвердил Флинт. – И рыжий, он обещал и брата позвать.
– Решил устроить шоу?
– Они сами решили. Так какую метлу?
– Давай любую.
– Давай! – передразнил Флинт. – Ты ее сначала пойти собери из остальных. Там один хлам, ты и до забора не долетишь.
– Зачем тогда просишь выбирать?
– Так ты древко выбирай, – медленно и ласково, как маленькому, пояснил Флинт. – Я себе взял Нимбус–2000 и прутья от седьмого Чистомета, так что у тебя не сильно велик выбор остался.
Оливер отложил учебник обратно на землю и нахмурился, глядя на сирень.
– Так ты серьезно про «собери из остальных»?
– Нет, шучу, – рассердился Флинт. – Я тебе, что ль, ее собрать должен? А полетать за тебя не надо?
– Я не умею! – растерянно признался Вуд, поднимаясь с лежака. – Как – собрать? Метла либо целая, либо новую покупаешь. Там же специальная магия.
Не смотря на то, что такого не могло быть, Оливер мог бы поклясться, что даже сирень неодобрительно покачала листьями.
– Ну рукожоп, – тихо ругнулся Флинт, но не услышать его было невозможно. – Хорошо же у тебя родители зарабатывали, если ты при любой поломке мог метлу поменять.
– Всего две метлы за всю школу! – возмутился Вуд. – Одна, между прочим, ушла благодаря тебе!
– Это не так уж и сложно, – сказал Флинт и замолк.
Вуд поглазел в никуда еще с минуту, когда из ниоткуда же раздалось восклицание:
– Чего ты вылупился на забор? Ползи сюда, покажу.
Предложение было более чем заманчивым, и Вуд даже не стал искать для себя оправданий, уже крутясь вокруг собственной оси и пролезая на соседний двор. Правда, двор разительно отличался от самого себя недельной давности: если раньше тут извивались аккуратные дорожки, посыпанные белым чистым гравием, то сейчас во всех направлениях валялись прутья, палки, какие–то кольца, крепления и даже один потрепанный золотой снитч, хотя зачем он тут нужен, было совершенно непонятно.
Флинт с усердием взялся за дело, даже в его черных волосах запуталось несколько мелких прутиков.
– Так Нимбус, Чистомет или Комета? – спросил он. – Ты падать собираешься?
– Куда падать?

[vitanga]

– На твердую землю, – насмешливо сказал Флинт. Его глаза блеснули. – Если собираешься, выбирай Комету – они что высоту нормальную не берут, что скорость как раз для министерских увальней.
– Я собираюсь тебя скинуть и забыть о твоем существовании!
– Тогда бери Фантазию, пятую модель.
– Такой нет.
– Так и умений меня скинуть у тебя нет.
Возникло сильное желание показать язык; Оливер устыдился детского порыва и пообещал:
– Это мы еще посмотрим. Беру Чистомет, он самый маневренный.
Флинт кивнул, прошел до центра двора и выудил из кучи мусора длинное древко. Если это и было Чистометом, то когда–то очень давно, настолько давно, что даже их фирменная надпись, обычно довольно вызывающе выделяющаяся на фоне темного дерева, затерлась со временем.
– Держи, – Флинт швырнул Чистомет в Оливера и вновь зашуршал в куче. – И это держи.
Оливер перехватил в полете кольцо и покрутил его в руках. Следом полетело сидение, такое, какие использовались на самых маленьких метлах для учебных полетов детей, и Вуд с негодованием отпихнул его ногой подальше от себя.
– Зря не берешь, – с осуждением сказал Флинт, подходя со связкой прутьев самой различной длины. – К нему еще ремни безопасности прилагаются.
Оливер оставил выпад без ответа и выжидающе уставился на прутья.
– Нет, – сказал Флинт, кладя их на землю и садясь рядом. – Сначала древко.
– А что с ним?
– С ним – три лишних фунта веса.
– До леса – и обратно, – твердо напомнил Вуд. – Не слишком ли много возни ради?..
– Не слишком, – обрубил Флинт. Он взял Чистомет в руки и внимательно осмотрел со всех сторон. – Это нам не нужно.
Сердце дрогнуло: Флинт совершенно варварски нажал коленом на широкий конец древка, и оно обломилось с царапающим душу треском. Внутри дерево почти сгнило, оставив от себя сплошную труху, и стало понятно, что надпись не стерлась, ее просто не было: этот Чистомет определенно принадлежал если не к первым моделям, то не дальше, чем к третьим, когда надписи еще было не принято наносить на видное место.
– Больше маневренности пока что нет, – весело предупредил Флинт, – зато скорость выше.
– Больше метлы нет, – тоскливо исправил Оливер. – Это бестолковая палка.
Флинт поскреб подбородок и выковырял коротким ногтем часть трухи.
– Это ты – бестолковая палка, – рассеяно отозвался он. – А метла полетит как… Держи тут.
В последующие два часа Флинт, принеся из дома нож, ковырял, стругал, выколупливал и делал настолько непонятные вещи, что Оливер стал вполне согласен с собственным определением в бестолковые палки. Единственное, что Вуд мог делать – это держать Чистомет и крутить его так, как скажет Флинт, да и то в голову закралось подозрение, что слизер вполне мог бы воткнуть бывшую метлу в землю и работать при этом с не меньшей эффективностью, а Оливеру позволили помогать лишь затем, чтобы не чувствовать себя совсем уж ненужным и бесполезным.
Хотя это был Флинт, а он вряд ли мог заботиться о чужих чувствах. Но наблюдать за его манипуляциями было интересно.
– Вот! – гордо сказал Флинт наконец, любуясь на плод трудов своих. – Ну как?
Выглядел он так счастливо, что язык не повернулся сказать что–нибудь язвительное. Чистомет теперь походил на бамбуковую палку: почти полый до центра, обглоданный и обкусанный со всех сторон, жалкий и тонкий. Оливер пожал плечами и задумался над ответом.
– Ничего ты не понимаешь, – совсем другим тоном сказал Флинт, кажется, всерьез обидевшись на недооцененность. – Как минимум минус два фунта.
– А магия?
– А магия там в каждой щепке. Выбирай прутья.
Оливер сердито выдохнул.
– Понятно, – произнес Флинт и нахально усмехнулся. – Смотри, – он раскидал связку вокруг себя и ткнул пальцем в один из прутьев. – Орешник. У тебя на твоем первом Чистомете была смесь орешника и липы. Липа – для равновесия, орешник – для…
– Скорости реакции при управлении, – быстро закончил Оливер. – Это я знаю.
– Молодец, – похвалил Флинт, и Вуд всерьез подумал запихнуть ему эти прутья в… в общем, запихнуть. – А если добавить берёзу, то еще и скорость при наборе высоты получишь. Но берёзы нет, поэтому мы что?
– Что?
– Поэтому мы убрали половину веса, – терпеливо пояснил Флинт, до ужаса напоминая Хуч на первой тренировке. – И получишь ты свои сто миль в час.
Оливер с подозрением прищурился.
– А у тебя – Нимбус–2000? Сто двадцать миль за десять секунд – и ты еще говоришь про отсутствие форы?
– Прутья от седьмого Чистомета, – напомнил Флинт. – Как у тебя на второй метле. То на то и выходит.
– Ты помнишь все мои метла?
– Я помню все метла. А теперь закатай свои министерские рукавчики и закрепляй ветки стяжками.
Оливер так и сделал, изнывая от безделья рядом со сосредоточенным Флинтом. Металлические стяжки скользили, прутья вываливались обратно, и когда через бесконечно долгое время наконец с трудом удалось перетянуть первую партию прутьев, Оливер понял степень гордости Флинта.
Впрочем, тому точно было все равно до чьего–то там понимания: он перебирал кучу, выискивая наиболее упругие ветки, подпихивал их Оливеру и вновь перебирал, уйдя с головой в это занятие. Вуд помаялся от любопытства, потерпел до последнего, куда более ловко перетянул еще партию прутьев и все-таки поинтересовался:
– Откуда ты все это знаешь? У нас даже… Даже в команде никто никогда не занимался метлами, всегда меняли на новые при поломке.
– У богатеньких сыночков нет необходимости ковыряться в трухе, – сказал Флинт, поднимая голову. – А когда у тебя два Чистомета тридцатого года выпуска и одна Комета производства самого Мерлина – еще и не такому научишься.
Стало неловко.
– Зато в школе у вас были Нимбусы, – напомнил Оливер, возвращаясь к прерванному занятию. – А у нас почти все на Чистометах летали.
Флинт кивнул.
– Малфой был хорошим приобретением, – подумав, признался он. – И летал хорошо, и вклад сделал. – Он вдруг громко расхохотался. – Блядь, Вуд, я после игр по четыре часа за своим Нимбусом ухаживал. Как за девкой, честное слово, чуть ли не спать рядом укладывал. Шикарная была метла, к тому же первая достойная меня.
В последнем предложении явно проскользнула нежность, но самоуверенности было больше.
– Шикарная, – легко согласился Оливер. – А у вас в команде сейчас какие?
– А у нас нет команды, – сказал Флинт. – У меня – нет команды. Контракт не продлен.
Вуд растерялся и внимательно оглядел лицо слизера, однако, как ни странно, тот не выглядел расстроенным.
– Провалил матчи?
– Это ты можешь провалить матчи, – с недовольством пробормотал Флинт и признался: – Хотя последний да, провалил… Врезался в трибуны, в итоге выбыл с поля – и наши втухли.
– За один матч не увольняют.
– Меня и не уволили. Я сам ушел, чтобы постоянно радовать тебя своим присутствием, – он ткнул пальцем в лежащее на земле кольцо и добавил: – Натянешь, когда закончишь стягивать. И шевели лапками – Эд терпеть не может, когда опаздывают на ужин.
Оливер посмотрел на солнце, отклонившееся далеко от зенита в сторону горизонта, и с удивлением понял, что день близится к вечеру, хотя можно было бы поспорить, что прошло не более пары часов. Скоро должна была приехать Брук, и этот факт неожиданно вызвал легкое раздражение.
Оливер схватил новую стяжку и постарался полностью уйти в работу.

*****

Полет было решено назначить на субботу следующей недели, если Брук вновь уедет по работе, и хотя казалось, что еще вчера был понедельник, стоило моргнуть – и утро субботы наступило. Страх нарастал; Оливер, поймав себя на том, что вместо кофе насыпает в чашку соль, раздраженно отставил ее в сторону и попытался перебрать в голове события прошлой недели, чтобы хоть как–то отвлечься.
Ничего не вышло.
Мозг был не здесь, руки отказывались слушаться, а ноги периодически охватывала неконтролируемая дрожь. Оливер сел на стул, обхватил колени руками и чутко прислушался к ощущениям в своем организме. Так и есть: горло кололо, виски сжимало, и наверняка поднялась температура, не зря же все лицо пылало огнем. Теперь можно было пойти к сирени, подождать, пока кто–нибудь откликнется с той стороны, сообщить, что заболел, и перенести полет на какое–нибудь другое, более удачное время.
Совесть немедленно вгрызлась в душу, осуждая откровенное вранье.
С другой стороны, то, что осталось от Чистомета, навряд ли вообще было способно взлететь; времени на пробы в тот день так и не хватило. А нет метлы – нет и полета, так что даже не стоило и переживать из–за такого пустяка.

[vitanga]

Не стоило, но когда раздался телефонный звонок и Брук защебетала в трубку, определенно разговаривая с Шульцем, в желудке что–то перевернулось, прыгнуло к горлу и начисто лишило возможности нормально дышать, вдобавок заполоняя голову каким–то беспросветным туманом. Кажется, зашедшая в комнату Брук что–то сказала; кажется, она собиралась довольно долго и о чем–то просила; кажется, Оливер даже успел сделать это что–то – он не помнил, очнувшись только тогда, когда ноги сами принесли на соседний двор и остановились возле особняка.
– Он не согласится, – говорила стоящая с флажком Гриффиндора в руках Анджелина кому–то в распахнутое окно и, обернувшись на шум за спиной, спросила без приветствия: – Олли, придешь сегодня на вечеринку?
Вуд напряг все внимание, пытаясь понять смысл вопроса, кивнул и тут же отрицательно покачал головой. Анджелина отвернулась обратно к дому и сообщила:
– Он не согласился.
За окном неодобрительно загудели, даже Пики тонко пропищал что–то неясное.
– Нехорошо класть хуй на соседские добрые отношения, – произнес бас Монтегю. – Может, ему пригрозить?
– Чем? – спросил голос Флинта. – Сожжением лежака?
– Поломкой челюсти, – кровожадно и подозрительно серьезно отозвался Монтегю, – и парочки тощих ножек.
– Это ему только в радость, – возразил Флинт. Он высунулся из окна, оперся руками на подоконник и посмотрел на Оливера сверху вниз. – Будет оправдание, чтобы вообще не шевелиться до конца жизни.
Анджелина улыбнулась и потащила Оливера за рукав футболки в сторону калитки.
– Пойдем, покажу тебе маршрут, который проложил Маркус, чтобы ты успел подготовиться. Джордж и Фред придут с минуты на минуту, они очень просили их дождаться.
– У меня деда звали Маркус, – недовольно сказал Оливер, через плечо показывая средний палец в сторону окна. – И он был достойным человеком. А тот мерзкий тип в доме – это Флинт.
– Ладно, Флинт, – согласилась Анджелина, открывая калитку и выходя на дорогу. – Олли, может, все-таки придешь вечером? Фред обещал захватить Изчезающие карты и показать новую коллекцию Правдивых шляп. Будет весело.
– Там будет Флинт, а «весело» и «Флинт» могут стоять рядом только в одном случае, – сказал Оливер, вышагивая вслед за Анджелиной, – если весело самому Флинту.
– Да брось. Раньше ты всегда знал, что ему ответить. Между прочим, вечеринка в честь вашего полета.
Вуд притормозил.
– Не только, конечно, – поправилась Анджелина, вновь хватая его за рукав и таща за собой. – Еще в честь подписания контракта с Монтегю. Но мне кажется, что Мар… Флинт… Маркус Флинт согласился участвовать в ней только тогда, когда Эдриан предложил отпраздновать чью–то победу. Он, конечно, имел в виду победу Маркуса, но мы–то знаем, кто сильнее.
Она полуобернулась, растянула губы в широкой улыбке, и в глубине ее глаз промелькнул задорный огонек.
– Лично я буду праздновать то, что ты вообще сел на метлу, – продолжила она, отходя с дороги на раскинувшееся за домом Эдриана некошеное поле. – Три отличные новости за неделю – такое редко бывает.
– Три?
– Метла, контракт и твоя победа. Я верю в тебя, Олли.
Вуд перепрыгнул через кочку, оступился и неловко замахал руками, пытаясь обрести равновесие. Анджелина поглядела с укором и попросила:
– Ты, главное, на метле так не делай. Кстати, если что, я захватила с собой целую сумку с зельями и бинтами.
– Ты же сказала, что веришь в меня.
– Верю… Ну да, верю, конечно.
Звучало это неубедительно; Вуд бы, пожалуй, обиделся, если бы сам хоть на каплю доверял своему телу и ногам, особенно ногам, дрожь в которых так и не думала прекращаться. Обругав себя за необоснованный страх, Оливер глубоко вздохнул, прошел еще несколько футов вперед и остановился посреди поля, озаренный внезапным пониманием.
Это был не страх, и ноги тряслись не из–за боязни упасть, и руки холодели не из–за нежелания вновь оседлать метлу. Это было ожидание встречи с небом, дикое, страстное желание, до нехватки дыхания, такое же, как накатывало перед каждой игрой, давно забытое, похороненное в душе вместе с воспоминаниями о квиддиче и полетах. Правда, в школе оно было счастливым и бесконечно радостным, не отпускало даже после завершения матчей, а сейчас…
Оливер закрыл глаза и второй раз за день попытался прислушаться к ощущениям в своем организме, на сей раз стараясь быть честным хотя бы с самим собой.
Счастливым. Оно и сейчас было счастливым.
– Я забыл, – открыв глаза, ошарашено сказал Оливер скорее в никуда, чем Анджелине, но она услышала и обернулась. – Анджелина, я забыл!
– Что? Давай вернемся.
Оливер моргнул, не зная, как объяснить и стоит ли объяснять. Можно ли забыть, что такое – быть счастливым? Можно ли забыть до такой степени, чтобы путать счастье со страхом?
– Олли?
Можно ли позволить себе стать счастливым на один день, не думая о последствиях?
– Чего ты застыл? Оливер?
Можно ли на мгновение вернуть прошлую жизнь?
– Ура кэпу! – завопили близнецы, прерывая поток сумбурных мыслей. Они неслись по дороге от дома, одновременно подпрыгивая на бегу. – Вуд – чемпион!!!
– Вуд – чемпион! – подойдя, повторила Анджелина негромко, переводя тревожный взгляд с них на Оливера. – Но если ты не хочешь – если ты и правда не хочешь, Олли, – то давай просто вернемся и забудем про…
– Хочу.
Анджелина дотронулась тонкой ладонью до его плеча и одобряюще сжала.
– Тогда пойдем, капитан. Небо давно тебя ждет.

*****

При взгляде на метлу, которую любезно притащил Флинт, запал у Анджелины поуменьшился, зато перескочил на Оливера и пробрался в каждую клетку тела. Настроение было прекрасным, погода была прекрасной, даже хмурое лицо Монтегю было прекрасным – Оливер, отключив мозг, чтобы не подпускать к нему никаких лишний раздумий, никак не мог подобрать других слов для описания окружающей обстановки.
Единственной не прекрасной частью всего был Флинт, но и он сейчас казался достаточно сносным.
– Стартуете отсюда, – сказала Анджелина. Она протоптала в траве длинную полосу, подошла к Фреду, достала из его рюкзака слизеринский флаг и почти насильно впихнула его в руку Монтегю. – Маши, а то если Маркус проиграет, скажет, что у него было недостаточно поддержки.
– Не заговаривайся, девочка! – строго сказал Флинт. – Ты же видела моего соперника – даже напрягаться не придется.
– Не придется, – радостно согласился Фред. – Что лишний раз напрягаться, когда и так ясно, кто победитель?
Флинт открыл рот для ответа, но, очевидно, так и не придя к выводу, кого именно имел в виду Фред, закрыл его обратно с растерянным видом.
– Я дам сигнал к старту! – воскликнул Джордж. – Я–я–я!
– Эдриан наверняка смотрит, – сказала Анджелина, и все обернулись к дому, глядя на далекую сирень. – Хоть какое–то ему наказание за длинный язык.
– Если бы за это наказывали, то Флинт тоже не смог бы прийти, – почти не слушая их болтовню, рассеяно сказал Оливер, поглаживая метлу большим пальцем. – Но пришел же.
– Если бы наказывали за занудство, тебе дали бы пожизненное в одиночной камере, – отозвался Флинт. Он встал на прочерченную Анджелиной линию и перекинул ногу через метлу. Его Нимбус был отполирован и начищен до такой степени, что солнце ярко отражалось от древка и било по глазам. – Давай, смелый гриффер, становись рядом. Я обещал тебе две секунды форы.
Оливер последовал совету, почти прижавшись плечом к плечу Флинта. Анджелина заскакала на месте, размахивая красно–золотым флагом; даже Монтегю, проснувшийся сегодня, кажется, в похоронном настроении, слабо покачал в воздухе слизеринской тряпкой.
С такой поддержкой проигрыш Флинту действительно был обеспечен.
– Итак, – заорал Джордж, выскакивая вперед, – на счет один! Двадцать пять! Двадцать четыре! Двадцать!..
– Два, один, пошли! – нетерпеливо крикнула Анджелина, и Оливер, оттолкнувшись ногами от земли, взмыл в воздух.
Ветер полоснул по ушам, деревья как–то сразу стали далекими и крошечными, и Миклхем слился в узкую полосу крыш, выделяясь только высоким куполом церкви. Оливер сжал древко бедрами и вцепился в него руками, с трудом удерживая равновесие: хренов Флинт был прав, прав, Салазар его побери, министерская работа на мягком стуле давала о себе знать, это почувствовалось сразу, как только метла оторвалась от земли. Оливер покачнулся влево, быстро выставил вперед колено, возвращаясь в прямую позицию, и тут же заскользил вправо, едва не перекувыркнувшись. Горизонт никак не желал принимать привычное положение, и Оливер, повертевшись еще с минуту и несколько раз едва не закончив полет и жизнь прямо сейчас, вдохнул, расслабился и позволил телу самому принимать решения.
Оно послушалось, и сразу стало легче. Одна рука в пяти дюймах от другой, ноги согнуть, спину напрячь, шею расслабить – Оливер почти услышал требовательный голос Хуч, почувствовал ее ладонь между лопатками, повиновался воспоминаниям. Земля внизу отдалялась с чудовищной скоростью, превращалась в пятна чащ, серпантин дорог и россыпи полей; метла приняла нового хозяина и понесла вперед, навстречу солнцу и облакам, рассекая воздух с оглушительным свистом.
Мир был прекрасен.

[vitanga]

Оливер услышал, почувствовал биение своего сердца, спокойное, равномерное биение, ощутил разливающуюся по крови пьянящую тягу к воле. Где–то там, внизу, далеко под ногами была совсем другая жизнь, никак не связанная с высотой, не способная понять этого чувства свободы, не способная назначить свидание с небом. Там было скучно, там всегда нужно было что–то делать, кому–то что–то доказывать; небо принимало тебя таким, какой ты есть, не задавая ненужных вопросов и не требуя лживых ответов.
Большой лес, конечная точка полета, остался далеко позади; Оливер широко раскинул руки в стороны, мечтая остановить время и остаться в этом мгновении раз и навсегда. Горло перехватило, глаза подозрительно защипало; Вуд попытался сдержать рвущееся наружу безумие, но оно победило, вырвалось на волю радостным смехом, выкидывая все волнения и тревоги, давно вцепившиеся своими острыми когтями прямо в душу.
– До Лондона и обратно? – заорали сзади, и Оливер вздрогнул, совсем позабыв про Флинта. – Или махнем до Хогвартса?
– До Хогвартса! – крикнул Оливер, подставляя лицо солнцу. – До нашего поля, Флинт!
– Где я забью тебе еще один гол!
– Где ты еще раз проиграешь!
Флинт заржал и отстал, вырисовывая в воздухе огромные круги. Оливер улыбнулся, направил метлу выше, поднимая руку и пытаясь дотянуться кончиками пальцев до самых облаков. Воздух стал холоднее, сквозь легкие летние штаны защипало кожу на бедрах, руки покрылись мурашками до локтей, но тепло, разливающееся по груди, в сто крат пересиливало все неудобства. Хуч в голове вновь ожила, предупреждая, что никогда, ни при каких условиях нельзя поворачивать запястье на девяносто градусов, потому что в таком случае метла перевернется и станет почти неуправляемой; Вуд, послав ей мысленный привет, шевельнул рукой, слегка подался вбок – и полетел вниз головой, наплевав на все на свете. Можно было представить, что метла летит как положено, а перевернулась земля, встряхивая всех живущих на ней людей и заставляя их...
– Берегись, бладжер!
Оливер напрягся, вернул метле нормальное положение, вильнул влево, затем вправо и только потом сообразил, что никаких бладжеров тут нет и быть не может. Флинт все–таки нагнал, пролетел чуть вперед и резко спикировал вниз, явно рисуясь. Он выглядел небывало радостным, хотя почему, было совершенно непонятно: ему–то точно хватало в жизни и полетов, и тренировок, и скорости. Думать об этом было неинтересно, думать вообще не хотелось, хотелось дышать, смеяться и лететь вперед, и Вуд, потянув за древко окоченевшими пальцами, направил метлу еще выше, выше и выше, сливаясь с потоком воздуха, целиком и полностью отдаваясь во власть его течения.
– Слишком высоко!
Еще немножко, и тогда точно можно будет погрузиться в сияющую синеву…
– Слишком высоко, идиот!
… стать одним целым с бесконечным, бескрайним небом…
– Гриффер, блядь, у тебя метла дрожит!!!
… утонуть в его теплых объятьях, раствориться, расплыться как облако…
– Вуд, вернись! Вернись, твою ж мать!
… сгореть в солнце, полыхнуть – и исчезнуть, и никогда, никогда больше не возвращаться, не вспоминать, не думать, не решать…
Все кончилось резко и быстро: чья–то горячая рука накрыла ладонь, метлу стремительно потянуло вниз, к земле, деревья прыгнули в лицо, ноги ударились о твердую поверхность – и внутри стало холодно и пусто.
– Ты ебанный сукин сын! – заорал Флинт, соскакивая с Нимбуса. – Ты ебанный сукин сын, гриффер, ебанный сукин сын, понял?
– Еще раз повтори.
– Ебанный сукин сын!
– И еще раз.
Флинт захлебнулся собственными словами; он положил метлу на землю, тут же подобрал ее обратно, взмахнул ею в воздухе, словно пытаясь обо что–нибудь приложить, и шипяще выдохнул. Оливер равнодушно посмотрел в его лицо, окутанное яростью, на бормочущие беззвучные ругательства узкие губы и сел на теплую землю. Вокруг стояла тишина, не было слышно ни звуков дороги, ни какого–либо присутствия вблизи людей. Вуд огляделся, но во все стороны тянулась только череда разномастных деревьев, изредка перемежающаяся хилыми кустами.
Посреди леса в компании со злым Флинтом. Нужно было все-таки свалиться с метлы.
Флинт наконец угомонился; он потоптался рядом, что–то пробормотал и, застыв изваянием над головой, внезапно поинтересовался:
– Херово?
Оливер пожал плечами и признался:
– Было здорово. А теперь…
– Теперь?
– Так себе.
– Повторим как–нибудь?
– Нет.
Флинт криво улыбнулся.
– Я выиграл.
– Мы еще не долетели до финиша.
– И на чем ты собираешься лететь, Вуд, на мухоморе? Или на еловой ветке?
Оливер вскочил на ноги и заозирался в поисках своей метлы, бездумно откинутой куда–то в сторону при приземлении. Она нашлась почти рядом, но в таком жалком виде, что мысль о ее окончательной смерти пришла в голову раньше, чем Оливер взял ее в руки. Метла все еще слегка подрагивала мелкой дрожью; прутья, половина из которых затерялась где–то в небесах, изогнулись в разные стороны и повисли безжизненным веником, а кольцо так и вовсе валялось позади Флинта.
Изобретатель Чистомета в этот момент определенно проклинал Оливера с того света.
– Говоришь, умеешь собирать метлы?
– Это метла, а не маггловский самолет! – враз вспылил Флинт, покрываясь красными пятнами от гнева. – Я же не знал, что некоторые долбоебы решат улететь на ней в космос!
– Самолеты не летают в космос, – поправил Вуд, вспоминая страницу из учебника. – Она летают на высоте…
– На такой же, как ты пытался летать! Знаешь, кто ты?!
– Ебанный сукин сын.
– Еба… – Флинт запнулся, но все же закончил: – …нный сукин сын! Твоя Джонсон меня сожрала бы и закопала, если бы я тебя не вернул в целости и сохранности.
– Так сожрала бы или закопала?
Флинт раздраженно сплюнул на землю, внимательно оглядел свой Нимбус, пощупал древко и удовлетворенно кивнул сам себе.
– Она выдержит двоих? – тревожно спросил Оливер. – Лететь довольно далеко.
– Выдержит. Прекрасно выдержит, потому что я полечу на ней один. Там, – Флинт повел головой во все стороны сразу, перекинул ногу через метлу и злорадно ухмыльнулся, – дорога. Махнешь лапкой и будет тебе «Ночной рыцарь». Счастливого пути, гриффер.
И улетел.

[vitanga]

*****

Брук была потрясающе красива.
Она переодевалась в ночную рубашку посреди спальни, ничуть не стесняясь своего обнаженного тела, скорее, даже наслаждаясь взглядом Оливера, скользившем по ее тонкой талии и упругим бедрам. Впрочем, если бы она была легилиментом и могла влезть в голову Оливера, то блуждающие там мысли ей совсем не пришлись бы по душе.
И правда, как можно думать о чем–то другом, когда перед тобой – самая прекрасная из всех знакомых женщин, которая ложится в твою постель прямо сейчас?
Однако думалось.
Оливер подложил ладонь под щеку, закрыл глаза и взмолился, чтобы у Брук оказалось не то настроение, когда требуются ласка, долгие обнимания и прочие прелести супружеского долга. Еще вчера Оливер бы с удовольствием предоставил и это, и много больше, но сегодня болели ноги, ломила спина и место между ягодиц все–таки обрело всего две, но крайне неприятные мозоли.
Нужно было согласиться и привязать к древку стул. Вуд тихо фыркнул в подушку, представив себе эту картину, и тут же почувствовал теплые руки, обвившие его грудь под ночной рубашкой.
– Завтра целый день наш, – сказала Брук, проводя ладонью по животу Вуда. – Хочешь, можем сходить в кино? Или съездим в парк?
В первом случае нужно будет долго сидеть на мозолях, во втором – столь же долго ходить. Вуд, осторожно пошевелив стопами, убедился, что болеть меньше они ничуть не стали, и ответил:
– Можно съездить на озеро, если погода позволит.
– Ладно, – согласилась Брук. Она чмокнула Оливера в плечо и повернулась на другой бок. Вуд с облегчением выдохнул. – Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Уж кто–кто, а Флинт–то наверняка будет спать сегодня спокойно. У него точно ничего не болело, не ломило и не гудело от часовых брожений по лесу, перепрыгивания канав и перелезания кустов; Оливер, поджав губы, уставился в темное окно, перебирая в памяти события дня.
Правда, стояло отдать должное слизеру: совесть, это неведомое обычно для слизеринцев чувство, все же родилась где–то в глубине его жалкой душонки, поскольку через полчаса после отлета он все же вернулся, поинтересовался, есть ли у Оливера магические деньги, и, получив вполне ожидаемый ответ, заржал, но денег все–таки дал. Еще через пятнадцать минут он появился вновь, полетел совсем рядом и молча, не отвечая на ругань Оливера, и только через неизвестно сколько полей и зарослей невинно известил, что ближайшая дорога находится совсем в другом направлении.
Но хотя бы известил.
И уж окончательно его совесть дала о себе знать, когда он поинтересовался, есть ли у Оливера палочка для вызова автобуса, и в ответ на тягостное молчание сам – сам! – предложил проводить до дороги.
Вот что стоило ему подвинуть свою задницу и позволить полететь позади? Настолько была невыносима мысль, что кто–то, кроме его высокородной морды, будет пользоваться его метлой, или коробило то, что Оливеру придется прижаться к его спине, чтобы не упасть? Да и не больно–то и нужно было, и прогулки по лесу еще никому не вредили.
Но вернуться обратно на метле хотелось.
Оливер честно попытался уснуть, но в голове то и дело всплывал взлет, тот самый момент, когда ноги отрываются от земли, душа устремляется к горлу и тело перестает повиноваться притяжению земли. Пальцы непроизвольно сгибались, пытаясь вновь ощутить кожей гладкость рукоятки, спина напрягалась, шея расслаблялась, и мечты уносили совсем далеко от спокойного уюта тихой спальни.
Под веками ярко полыхнуло зеленым, и мир внезапно погрузился во тьму без сновидений.
– Давай я взвалю его на плечо – быстрее будет, – глухо сказал кто–то словно из колодца. Оливер попытался пошевелиться и открыть глаза, но тело слушаться отказалось, не реагируя на приказы. – Марк, блядь, ты еще с лестницы заебнись!
Что–то загромыхало, кто–то ругнулся, происходило что–то совсем непонятное; Вуд замер, чутко прислушиваясь к происходящему, но больше никаких звуков слышно не было, зато самого Оливера подняли и, кажется, действительно взвалили на плечо, потому что в живот уперлось что–то жесткое, а руки и ноги безвольно повисли вдоль чьего–то тела.
Вуда похищали из собственного дома.
Эта идея была настолько абсурдной, что Оливер засмеялся бы, если бы мог смеяться. Впрочем, взять с него было нечего, да и судя по обращению «Марк» с мрачными интонациями в голосе, похитителем был не кто иной, как Монтегю, поэтому Вуд позволил себе расслабиться и с интересом ожидать дальнейшего развития событий.
– Не ударь его голову! – воскликнула Анджелина. Анджелина?! – Смотри, куда идешь!
– Голова – не самая его полезная часть тела, не страшно.
Это сказал Флинт, и последующие три секунды жизни Оливер потратил на размышления о страшной мести за все свои мучения.
– По себе–то не суди, – парировала умница Анджелина. – Если ты ею не научился пользоваться, то Оливер делает это вполне успешно.
– Ага, – коротко сказал Монтегю, но в одном слове было столько яда, что других и не понадобилось.
Зубы заклацали от движения плеча под животом: Монтегю спускался вниз по лестнице. Скрипнула входная дверь, потянуло ночной прохладой. Левое запястье постепенно обретало чувствительность, кожу закололо мелкими иголками, и Вуд, изловчившись, сжал большим и указательным пальцами то место, до которого сумел дотянуться.
Место оказалось мягким и прилично объемным.
– Блядь! – сердито заорал Монтегю, и Оливер исполнил свою мечту вновь испытать чувство полета, только на сей раз полет оказался слишком быстрым и окончился довольно болезненным ударом лопаток о деревянный настил крыльца. – Охуенно ты его усыпил! Ты настаивал на его присутствии – вот и неси!
– Докатим уже по земле, что тут до забора осталось?
– Я тебе докачу! – пригрозила Анджелина. – Берите за руки и за ноги – и вперед!
Флинт тяжело вздохнул.
– Зачем мы ее с собой взяли?
– Вы бы его по частям без меня доставили! – возмущенно сказала Анджелина. – Давай, он сейчас проснется окончательно и сбежит!
– Не сбежит, – уверено ответил Флинт. Он вновь вздохнул прямо над ухом и схватил Оливера подмышками. – После первого полета никто быстро не бегает.
Ноги обхватили широкие ладони, тело дернулось вверх, и Вуд с комфортом и в тишине проехал еще недолгое время.
Снова заскрипела дверь; под веками стало светло, а уши заполнил веселый галдеж близнецов. Через несколько секунд тело вновь полетело вниз, однако теперь приземление оказалось куда более мягким, скорее всего, на кровать Эдриана, поскольку ни одного дивана в скудной обстановке его дома доселе не наблюдалось.

[vitanga]

– Багаж прибыл, – сообщил Флинт и уселся на ноги Оливера. Недавний комфорт испарился без следа. – Два огневиски смельчакам!
– Смелый и красивый, – томно сказал незнакомый женский голос. – Мечта всех девушек от шестнадцати до шестидесяти!
Красивым Флинта не назвал бы даже слепой, а уж чьей–то мечтой и подавно; Оливер попытался приоткрыть веко, чтобы хоть одним мельком взглянуть на безумную обладательницу голоса, но глаза повиноваться отказались.
Зато обрела чувствительность правая стопа – и немедленно заболела, словно неудобств и без того было недостаточно.
– Огневиски кончился, пока вы бродили, – радостно известил Фред. – Будешь сок?
– И выжму его из тебя, – предупредил Флинт. – Не дури, рыжий, наливай, мы вернулись с опасного дела!
Пьюси или близнецы хмыкнули – кто именно, Оливер не разобрал.
– Опасного, – все же Пьюси. – Что там опасного – коврик скользкий у двери?
– Зависть – удел неудачников, – изрек все тот же женский голос.
– Заткнись там уже!
Слышать это было странно по отношению к девушке, и даже Фред, ярый защитник всего женского пола, промолчал. Оливер напрягся изо всех сил и наконец–то сумел разлепить один глаз, сразу же косясь им по сторонам. Комната была сумрачной и незнакомой, скорее всего, обустроенной специально для Флинта или Монтегю. Близнецы восседали на полу возле стены, рядом с ними примостился Пьюси со свернувшейся на его скрещенных ногах кошкой. Монтегю видно не было, зато на окне стояла шляпа, очень похожая на Распределяющую, только лет на двести поновее. Судя по взгляду Пьюси на нее, она и была обладательницей красивого голоса.
– Опасного, – подтвердил невидимый Монтегю. – Слышал я, как визжат девки – она бы всю деревню перебудила, если бы проснулась!
– Но теперь до утра будет как заяц в спячке дрыхнуть, – самодовольно сказал Флинт и посмотрел прямо в отрытый глаз Оливера. – О, к нам пришел Вуд!
– Слезь с меня, – приказал Оливер, почувствовав, наконец, свой язык. – И зайцы не впадают в спячку!
– Вуд прочитал одну маггловскую книжку – и теперь всюду козыряет знаниями, – пренебрежительно пояснил Флинт для всех. – Лучше бы прочитал, как выигрывать соревнования.
– Я выиграл!
– Он выиграл! – в один голос подтвердили Анджелина и близнецы, а Анджелина прибавила: – Фактически, он был дома раньше, чем ты.
– Спор был на то, кто прилетит раньше! – недовольно поправил Пьюси. – Вуд приехал!
– «Ночной рыцарь» летает, а не ездит! – возразил Оливер. – Ты вообще хоть раз им пользовался? Это самый настоящий полет – и по салону, и по дороге! И в споре не было слова «прилетит»!
– Было! – убежденно воскликнул Флинт.
– Не было!
– Было! Я помню свои слова!
– У тебя дыра вместо памяти!
– Сказал тот, у кого квоффл вместо башки!
Ноги наконец–то закололо уже привычными иголками, а следом – и все тело разом; Оливер торопливо вылез из–под пятой точки Флинта и сел на подушку.
– На что был спор?
Это спросил Монтегю – он оказался сидящим на стуле возле изголовья кровати.
– На желание, – сердито сказал Оливер. – И кое–кто струсил его выполнять!
– Пусть будет ничья, – миролюбиво предложил Фред. – Каждому по желанию.
Флинт нахмурился.
– Нет уж! Кое–кто обвинял слизеринцев в невыполнении своих обещаний, а теперь сам в кусты!
– Этот кое–кто нарывается, – небрежно сообщил Монтегю, и Оливер презрительно фыркнул и собрался высказаться, но перебил Пьюси:
– Я за ничью! Кто еще?
Близнецы подняли руки; Монтегю пожал плечами и кивнул. Оливер оглянулся в поисках поддержки, но предательница Анджелина повторила действия Фреда и Джорджа.
– Я за смелого красавчика, – все так же томно сказала шляпа с окна. – Он достоин победы.
– Маркус пригрозил ее сжечь, если она скажет хоть одно слово против него, – пояснила Анджелина Оливеру. – Поэтому ее голос не учитываем.
Джордж горестно покачал головой.
– И кто после этого назовет ее Правдивой? Столько работы – ради трусливого куска тряпки!
Пьюси довольно улыбнулся.
– Четыре – два. Общим голосованием объявляется ничья.
– Пожелай его метлу, – посоветовал Джордж. – И подари ее мне. Я видел, как она взлетает!
– Пожелай ему не ложиться спать до того, как хозяин не уснет! – тут же вклинился Пьюси. – Из–за его храпа даже на кухне чашки звенят!
– Чашки звенят потому, что кто–то бегает по ночам жрать, – сказал Флинт под возмущенный возглас непонятно где прячущегося Пики. – Да–да, перед этим послав домовика в другую часть дома!
– Лучше билеты на финал на верхние ряды! – воскликнула Анджелина. – Их же невозможно достать уже за полгода!
Оливер отмахнулся от советов, посмотрел на Флинта и крепко призадумался. Это был шанс, отличный шанс раз и навсегда прекратить набеги и Пики, и вообще всех из этого особняка на его собственный дом, шанс прекратить все общение – просто пожелать, чтобы слизеры забыли про его существование. И можно будет спокойно спать по ночам, не ожидая незваных гостей, и без опаски смотреть в сторону сирени, точно зная, что из под ее густых ветвей не раздастся очередной язвительный возглас. Да и, в конце концов, стоило посвятить все свободное время предстоящей учебе, не отвлекаясь на всякие сумасшедшие идеи сумасшедших соседей.
Жизнь станет спокойнее и привычнее, не нужно будет врать Брук о вечернем времяпрепровождении, не нужно будет придумывать, почему разворошена кладовка или куда девался лежак, но…
Но.
Это самое «но» отчего–то ругалось голосом Анджелины и не давало открыть рот.
Взгляд Флинта изменился: если минуту назад он был насмешливым, то сейчас стал непривычно серьезным и даже настороженным, словно предстоящее желание его… испугало? Он точно не ожидал проигрыша, да и ничьей тоже, и не был готов к такому повороту событий. Оливер откинулся на спинку кровати и задумался еще крепче. Неужели Флинт и правда так дорожил собранной метлой? Максимум, что с него еще можно было взять – школьный Кубок шестого курса, который считался не самым честно заслуженным всеми, кроме слизеринцев и самого Вуда, но и он не стоил такого взгляда.
Ни одна вещь в мире не стоила такого взгляда.
Стало неуютно, и Вуд только сейчас обратил внимание, что в комнате стоит полная тишина.
– Не называй меня инферналом, – сказал он, больше не размышляя. – И любым подобным словом. Это мое желание.
Пьюси вырвал у Джорджа бокал с огневиски и отлевитировал его в сторону Оливера. Джордж приподнялся и, дотянувшись до бокала самого Пьюси, в отместку обмакнул в него свой палец.
– Надо же, – с нотками одобрения произнес Монтегю. – Я был уверен, что ты пожелаешь оставить тебя в покое.
Флинт наконец отвел глаза и криво, совсем не весело усмехнулся.

[Nagr]

Красота!
Интересно, что такое случилось у Вуда, что он отказался от магии. Брук раздражает - зачем выходить замуж за мага, если настолько не приемлешь магию. У нее муж как рыба, вынутая из воды, а она не замечает. Ладно бы совсем ничего не знала, но знать и полностью отрицать - это как ежедневно пудрить негра белилами и раздражаться, что иногда они осыпаются, и проглядывает черная кожа. Не то дура, не то эгоистка.
Слизеры как всегда прекрасны)))))
Диалоги офигенны)))
И какая жалость про несколько месяцев.

Спасибо, автор)))

[Lady Ironhide]

Уииииии!!!! Какой потрясающий текст! Как необычно жизнь у героев сложилась, очень надеюсь что Маркус вытянет Оливера из этого болотца с женой!(
Слизеренцы потрясающие!) Будем ждать продолжения, жаль оно так не скоро будет((
Вы потрясающе пишете!) Вдохновения вам))

[vitanga]

Nagr, Ну, Брук-таки помогла в свое время Оливеру. По-крайней мере, пока что в моей голове так, а дальше как они сами уже скажут:-) Спасибо за чтение, постараюсь побыстрее закончить


Lady Ironhide, спасибо:-) Я постараюсь не затягивать, честно.