немагичка
читать дальшеМаркус давно перестал следить за событиями на экране. Неудержимо клонило в сон, глаза слипались, но в фильме то и дело начинали кричать и звать какую-то Гермиону, отчего он тут же просыпался. Оливер же следил за действиями со все возрастающим любопытством, даже свесился с кровати, все ближе подвигаясь к телевизору и все дальше отползая от Маркуса.
Вот этого он стерпеть уже не смог.
— Давай спать.
Оливер не услышал: на экране змея-переросток погибала с таким жутким скрежетом, что Маркусу даже стало ее жаль. Оливер же, только вчера рассуждающий о том, что можно завести кошку и вообще животных нужно любить, сейчас, кажется, радовался ее смерти больше, чем победе на чемпионате мира, и зачарованно наблюдал, как мертвая туша валится в мутную воду.
— Вуд!
— М-м?
— Давай спать.
— Сейчас. Тут пятнадцать минут осталось.
— Досмотришь завтра.
— Да погоди ты! Сейчас он… Он…
Оливер то ли не договорил, то ли Маркус попросту вырубился: в любом случае, продолжения он не услышал. Когда в следующий раз сознание немного прояснилось, комнату уже поглотила темнота, а Оливер ерзал рядом, устраиваясь под тяжелым одеялом.
На грудь легла обжигающе-горячая рука, и по телу пробежала волна мурашек.
— Наши победили? — поежившись, пробормотал Маркус.
— Да, — отозвался Оливер. Он положил голову Маркусу на плечо и поерзал еще немного, вминая себе ямку в матрасе. — И домовика освободили.
— Кого?
— Как ты смотрел?
— Никак, — честно сказал Маркус. Один глаз отказался открываться, поэтому он закрыл и второй. — Муть какая-то с голосами и змеями. Не люблю змей.
— Хм.
— Что?
— Просто подумал, что если бы ты был в том фильме, то точно попал бы в Слизерин. А они там все в змеях ходят.
Маркус протяжно зевнул.
— На шею вешают, что ли?
— Нет, — сказал Оливер. — У них животное-талисман — змея. Изворотливая и хитрая. А у Гриффиндора — лев.
— Ага, — понятливо сказал Маркус. — Ты-то, конечно, был бы львом.
Оливер, заразившись, тоже зевнул, и закинул ногу на ноги Маркуса. Он помолчал, раздумывая над вопросом, хотя Маркус не особо-то ждал ответ. За окном на короткое время стало шумно — пронесся мотоцикл, оглашая округу ревущими звуками и рисуя на стене пятна света, — и вновь наступила тишина.
— Ну, — наконец протянул Оливер. — Гриффиндорцы храбрые, честные и благородные. Я храбрый.
— И честный, — насмешливо добавил Маркус, понемногу просыпаясь. — Вчера обещал посуду помыть, а сегодня она так и стояла в раковине, пока мне не надоело на нее смотреть.
— Я не успел!
— И куст постричь обещал. Соседи скоро жалобу напишут.
— Он сам со дня на день осыпется. Подождут еще недельку.
— А твое благородство до сих школьная медсестра вспоминает. Помнишь, как она восхищалась, когда ты мне шею чуть не сломал?
Голова Вуда оторвалась от плеча Маркуса и загородила собой мутный свет, льющийся из окна.
— Это было случайно. Ты сам напросился.
— Так напросился или случайно?
— И то, и другое, — пробурчал Вуд. — Нет, слушай, и правда! Представляешь, как было бы здорово, если бы у меня была волшебная палочка? Махнул — посуда помыта. Махнул еще — куст подстрижен. Что угодно можно делать, даже не вставая с дивана. И…
— И рука отсохла от постоянных взмахов, — добавил Маркус. — Или с твоим везением ты такого бы наколдовал, что все в ужасе бы бежали. Давай спать.
— Ты не умеешь мечтать. Ну представь, ты мог бы летать на метле — разве не здорово? Или играть в квиддич.
Маркус нахмурился.
— Это что? Слово смешное… А, это где куча разных мячей и один маленький?
Оливер кивнул.
— Можно было бы нестись наперегонки над землей, — со вздохом сказал он. — Там были бы только облака, мы и ветер. Улетали бы далеко-далеко, чтобы никакие журналисты не нашли. А на квиддичном матче я был бы вратарем. Или нет — охотником. Точно охотником, я сильный и быстрый. А ты бы был вратарем.
— То есть я медленный и слабый?
Оливер усмехнулся. Глаза вновь начали слипаться; Маркус потянулся, перевернулся на бок и подложил руку под щеку.
— И мы бы с тобой играли в разных командах, — воодушевленно продолжил Оливер. Кажется, поспать сегодня не светило. — Ты за Слизерин, а я за Гриффиндор. Я был бы капитаном! Будил бы всех в пять часов утра, чтобы тренироваться до самого вечера, потому что у меня была бы лучшая команда на свете. А с тобой мы бы были главными соперниками. А однажды подрались бы прямо на поле, попали бы в Больничное крыло и там я бы признался тебе в любви.
— И чем это отличается от нашей реальности? Тем, что мы оба попали в больницу, а не в твою магическую палату?
— Ну… мы же не играли в квиддич.
— Зато играли в футбол.
— Это не то, — упрямо сказал Оливер. — Над землей наверняка совсем другим впечатления. Представляешь, какой там адреналин: ты должен не только забить в ворота… в кольца, но и постараться не упасть. А ты мог, например, сбить меня с метлы бладжером. А потом тебя замучила бы совесть, ты бы пришел ко мне, больному и израненному, в Больничное крыло и сам бы меня лечил. Менял бы повязки… Смешил бы меня. Мазал бы всякими липкими зельями… везде...
Последнее слово прозвучало подозрительно мечтательно. Маркус хмыкнул.
— Так там же достаточно махнуть палочкой?
— А ты бы мазал. Руками. Я бы стонал, а ты так осторожно втирал бы мне зелье в кожу… и гладил бы самыми кончиками пальцев от самой шеи до...
— Я могу тебя и так намазать, — перебил Маркус, чувствуя, как стремительно убегает сон. — И снаружи, и внутри. Прямо сейчас. Хочешь? И никакой магии не надо.
— Ты не умеешь мечтать, — расстроенно сказал Оливер. Его рука скользнула по боку Маркуса, потянулась вниз, к паху, и, вопреки его утверждению, Маркус тут же вообразил себе десятки волшебных способов провести остаток ночи. — Представь, какой мог бы быть секс, если бы я, например, удлинил себе язык, сделал его таким тонким на конце и немного...
Договорить Маркус ему не дал: терпение никогда не входило в список его достоинств. Может быть, Оливер был и прав; может быть, с магией действительно можно было бы сотворить много всего интересного... Но через двадцать минут Маркус мог с уверенностью сказать, что и с обычными языками они справились совсем неплохо.